Глаз бури. Екатерина Мурашова

весенние сумерки за окнами раздражали хозяйку дома, и горничная, повинуясь ее нетерпеливому жесту, поспешила задернуть тяжелые шторы. Уюта в комнатах не прибавилось. Гости, бывавшие здесь довольно часто, всегда чувствовали себя будто в просторной антикварной лавке, наполненной множеством старых вещей, каждая из которых оставалась сама по себе. И хозяйка – сама по себе, слегка нелепая в потертой собольей накидке поверх платья, давно вышедшего из моды, а точнее, никогда в моде и не бывшего. И хозяин – он редко появлялся на людях, присутствуя, так сказать, теоретически где-то в глубине большой квартиры. Детей им Бог не дал. И, рассуждая беспристрастно – к лучшему. Что бы они с ними делали?

      – Свечи, господа, зажигаем свечи! – объявила хозяйка, грея под накидкой постоянно мерзнущие сухие ладони. – Каждый – свою… Елена Францевна, драгоценная, что ж вы не садитесь?

      Одна из гостий – немолодая, полная, строго одетая дама с движениями удивительно плавными и неторопливыми (двигаясь, она как будто плыла в глубине моря, преодолевая телом сопротивление воды), – обернулась от чиппендейловского буфета, возле которого стояла, рассеянно проводя рукой по гладкой дверце.

      – Приветствую старого знакомого, – она выговаривала слова с чуть заметным суховатым акцентом, – точно так же он стоял в гостиной вашей матушки… помните, Ксения? – в простенке между окнами, и свет падал на него с двух сторон, отчего громоздкий британец терял изрядную часть своей солидности…

      Присутствующие заулыбались. Хозяйка – тоже, хотя не сказать, что очень уж искренне. Высокий молодой человек с пышной каштановой шевелюрой и красивым, слегка меланхолическим лицом сообщил, подходя к полной даме и беря ее под руку:

      – Maman, c,a s'appelle la sentimentalite allemande.

      Дама чуть заметно поморщилась, но позволила ему подвести себя к большому круглому столу, за которым расположились гости.

      Всего гостей было шестеро. Кроме помянутой дамы и молодого человека – старуха в черных кружевах, нервозностью и неуклюжестью весьма напоминающая хозяйку (что и неудивительно, поскольку являлась ее теткой), румяный господин в круглых очках (известный в обществе поклонник переселения душ и животного магнетизма), а также – элегантная, энглизированного вида леди бальзаковских лет и не менее элегантный джентльмен. Последние сидели рядом и время от времени перебрасывались веселыми понимающими взглядами. С хозяйкой их связывало дальнее родство и склонность – от нечего делать – к экзотическим развлечениям, которых они, впрочем, в отличие от нее, никоим образом не принимали всерьез.

      Перед каждым гостем стоял высокий подсвечник. Всего их – вместе с хозяйкиным – выходило семь: мистическое число! Когда свечи зажглись, неуютный сумрак отполз в углы, а главной стала середина стола, на которой желтел большой лист пергамена, исчерченный буквами, цифрами и геометрическими фигурами.

      Хозяйка распахнула дверцы чиппендейловского буфета и достала