Присягнувшая Черепу. Брайан Стейвли

стояла на дороге… – Ее слова зазвучали в ритме воспоминания. – А он расчищал поле. Там был один камень – весом, должно быть, в десять раз больше его, а может, и в двадцать, не знаю, я никогда не училась расчищать полей. Словом, громадный, такой не сдвинешь. Так мне казалось. Он возился с ним целый день, подкапывал своими толстыми пальцами, подкладывал лаги, чтобы перевернуть, сдвигал каждый раз на самую малость. Я впервые видела такой медленный, такой кропотливый труд и говорила себе: «Может, внешне он и не особо хорош, но с мужчиной, способным сдвинуть такую глыбу, стоит познакомиться». Мне захотелось узнать, на что способно такое медлительное, неуклонное, несокрушимое терпение. Мне захотелось стать этим камнем.

      Мы с ней обе засмотрелись в темноту. Небо над нами было ясное, звезды кололи иголками, но на севере, за сто миль от нас, весенний ветер сбивал вокруг высочайших вершин грозовые облака. Каждые несколько вздохов прохладную чашу неба раскалывали бело-голубые молнии, хотя гром до нас не долетал.

      – И как ты поступила? – спросила я, глядя на Элу: ее лицо осветилось зарницей и снова погрузилось в темноту.

      – Провела с ним полгода. В его доме.

      – Полгода?..

      Я пыталась представить: вот я вижу работающего в поле незнакомца и решаю – только на основании его способности ворочать камни – провести в его доме шесть месяцев. Байка Элы представлялась мне именно что байкой – из тех, что читаешь в книгах или слушаешь у костра. Ткань таких рассказов сплетается наполовину из выдумок, а наполовину из шуток. Только вот Эла не шутила, и заподозрить ее во лжи я не могла. Голова вдруг пошла кругом, как будто плоская вершина горы неощутимо накренилась, чтоб сбросить меня в пропасть. Эла придержала меня за плечо, оттянула назад.

      – Как? – спросила я, восстановив равновесие.

      – Не так уж трудно было не смотреть на его пальцы и дышать только через рот, – пожала она плечами.

      – Отводить взгляд и дышать ртом – кажется, не самый прочный фундамент для любви.

      Женщина захихикала:

      – А ты как представляешь себе любовь, Пирр?

      Я по-дурацки покачала головой.

      – Я и говорю, – помолчав, сказала Эла. – Одним это дается легче, другим труднее. Богиня наделила нас бесконечным разнообразием. Наши затруднения так же различны, как наши лица.

      – Однако Ананшаэль установил для всех одно Испытание, – ответила я, не сдержав горечи.

      – Иное было бы несправедливо.

      Я так прикусила губу, что почувствовала во рту вкус крови.

      – Почему мне никто не сказал? Столько лет… я знаю тринадцать способов убить человека деревянной миской. Я выучила яды, которых не видели со времен кшештримских войн, яды, древние как неббарим, если неббарим не выдумка. Я часами висела вниз головой на стропилах и без шума высаживала стекло из оконной рамы. И все это время думала, что готовлюсь, а оказалось… без толку.

      Эла пожала мне плечо:

      – О, все это пригодится. Даже если отбросить вопрос о любви, тебе еще шестерых предстоит отдать богу.

      – Да ведь нельзя же отбросить