Присягнувшая Черепу. Брайан Стейвли

занялся свечами. Кроме двух огоньков, в комнате не было света, а он уже занес мозолистые пальцы, чтобы затушить фитили.

      – Дай ей время, старый козел, – обратилась к нему Эла.

      Рука жреца замерла, он обернулся. Коссал был в летах, но не сутулился. Его осанка, его высокая жилистая фигура могли принадлежать человеку годами сорока моложе, и только лицо, оливковое под седеющей щетиной, напоминало работу резчика, исчертившего кожу складками и морщинами. В его глазах блестели точки свечных огоньков.

      – Времени у нее сколько угодно. В темноте.

      – А если ей хочется немного света?

      Коссал, немелодично насвистывая сквозь щербину в зубах, перевел внимательный взгляд на меня.

      – Если собирается стать жрицей, пусть привыкает к темноте. И нечего переводить воск.

      – Нам не только воск случалось переводить, – возразила Эла. – Я задую свечи перед уходом.

      Старик еще раз взглянул на меня, потом на свечи, будто ждал от них ответа, и покачал головой:

      – И как мы с тобой, Эла Тимарна, ладим? Для меня это неразрешимая загадка.

      Смех Элы прозвенел серебряным колокольчиком. У меня на глазах она пробивала кулаком толстый пласт запекшейся на солнце глины, она, взявшись за рога, ломала шею умирающей козе, но свою мощь носила легко. Сплетающиеся под ее смуглой кожей мышцы и жилы могли принадлежать прыгунье, а не убийце. В ней все казалось легким: волосы – тугие черные колечки словно взлетали при каждом движении, руки вечно стремились вверх, указывая на то или на другое, уголки губ всегда готовы были приподняться в улыбке.

      – Мы потому ладим, – отвечала она жрецу, подмигивая мне, – что у тебя слабость к молоденьким.

      – Молоденькие, смешно сказать, с годами стареют, – хмыкнул Коссал.

      – С годами… – повторила Эла, то ли раскрывая объятия, то ли подставляясь под удар. – И долго ждать?

      Она взглянула на него искоса, блеснула зубами в отблесках свечей:

      – По-твоему, я уже старая?

      Эла медленно, как в танце, повернулась кругом, задержалась на миг к нему спиной и завершила движение. Коссал не сводил с нее глаз. Смотрел открыто и прямо, оценивающе, но в его взгляде не было вожделения – ни следа липкой похоти.

      Мне подумалось: «Хочу, чтобы на меня кто-нибудь так смотрел – не просто смотрел, но видел».

      Но внимание жреца принадлежало только этой зрелой женщине.

      – Нет еще, – наконец признал он.

      Эла улыбнулась. Оба стояли неподвижно, но сквозняк трепал огоньки свечей, отчего тени их вздрагивали.

      – Спасибо. Меня бы несказанно огорчило, будь ты в свои семьдесят моложе меня в мои тридцать пять.

      – Я давно распрощался с молодостью, – покачал головой Коссал. – Она мне никогда не была к лицу.

      – Что тебе к лицу, мне лучше знать.

      Старый жрец снова хмыкнул и обратился ко мне:

      – Дам тебе один совет, детка. Неплохо бы тебе к концу Испытания остаться в живых.

      Эла обхватила меня за плечи и, заговорщицки их пожав, громко зашептала на