Поручик Ржевский и дама-вампир. Иван Гамаюнов

уже взявшегося за рукоять колодезного ворота, и произнёс:

      – Мадам, позвольте мне.

      Знахарка-ведьма, узнав о таком поступке Ржевского, сказала бы: «Лечиться тебе надо!» Как можно, разыскивая женщину, которой дорожишь, думать о том, чтобы ухаживать за другой? Но Ржевский именно про это и думал, а когда взглянул на незнакомку, то забыл обо всём на свете кроме неё. Она оказалась удивительно хороша.

      Это была красота портрета, когда художник, взяв за основу образ живой женщины, пишет фантазию, заменяя некоторые изъяны живого лица идеальными чертами. Смотришь на такой портрет и говоришь себе: «Эх, богиня! Но быть такого не может». И вот перед Ржевским предстала живая картина, которая сверкнула чёрными озорными глазами, едва заметно двинула правой бровью и сказала с очаровательным польским акцентом:

      – Что ж. Позволяю.

      Ржевский достал из колодца полное ведро воды, а красотка меж тем, не снимая замшевых перчаток, полезла в сумочку-мешочек, болтавшуюся у неё на руке, и достала серебряный стакан.

      Зачерпнув воды из ведра, дама стала пить, а поручик открыто любовался ею, и тут подтвердилось недавнее предположение, что незнакомка, несмотря на свои идеальные черты богини, вовсе не неприступна.

      – Что вы так смотрите? – кокетливо спросила она, и акцент будто усилился.

      – Восхищаюсь могуществом Творца, мадам, – ответил Ржевский. – Кажется, я никогда не видел более совершенного творения, чем то, которое мне посчастливилось увидеть в вашем лице.

      – Только в лице? – спросила дама.

      Ржевский оглядел всю её фигуру. Поистине богиня! Ростом не маленькая, но и не высокая, а что называется «в самый раз». Грудь и бёдра пышны ровно в той степени, чтобы не показалось мало, но и не тяжелы.

      – Не только, мадам! – с жаром воскликнул поручик. – Фигура ваша также совершенна! И хотя она скрыта покровами, но я уверен, что даже в самых потаённых уголках всё идеально. Могу ли я надеяться, что когда-нибудь увижу вас во всём великолепии?

      – А вы действуете решительно! – дама улыбнулась.

      Зубы у неё были ровные и белые, словно морской жемчуг. Лишь два верхних, именуемые клыками, были остренькими, хоть и не длиннее прочих. Ржевскому это о чём-то напомнило, но думать было некогда.

      – Я всегда действую решительно! Кстати, позвольте представиться: Ржевский Александр Аполлонович, поручик в отставке.

      – Ржевский? Кажется, я о вас слышала, – сказала дама, и теперь поручику показалось, что её речь из-за польского акцента похожа на шипение. Впрочем, это всё равно звучало мило! А красотка продолжала шипеть: – Да, точно слышала, но не могу вспомнить, что мне о вас говорили.

      – Я в некотором роде знаменитость, – Ржевский подобрался и встал по стойке смирно, насколько это возможно с ведром в руках.

      – Чем же вы знамениты?

      – Если я скажу, вы мне не поверите. Я лучше покажу… попозже.

      – Вы меня заинтриговали! – сказала дама и представилась сама: – Барбара Крестовская-Костяшкина.

      Услышав фамилию, Ржевский