Богомолье. Лето Господне. Иван Шмелев

ласково усмехнулся и говорит:

      – Надо принять во внимание… это вы маленько ошиблись, милые. Мы богомольцев не пускаем, и родни в Москве у нас нету… А вам, надо принять во внимание, на троюродного братца моего, пожалуй, указали. У него, слыхал я, есть в Москве кто-то дальний, переяславский наш… к нему ступайте. Вот, через овражек, речка будет… Там спросите на Нижней улице.

      Горкин благодарит его за обходчивость, кланяется так уважительно…

      – Уж простите, – говорит, – ваше степенство, за беспокойство…

      – Ничего, ничего, милые… – говорит, – это, надо принять во внимание, бывает, ничего.

      И все на нашу Кривую смотрит. Заворачиваем ее, а он и говорит:

      – А старая у вас лошадка, только на богомолье ездить.

      Такой-то обходительный, спокойный. И все прибавляет поговорочку – «надо принять во внимание», – очень у него рассудительно выходит, приятно слушать. Горкин так с уважением к нему, опять просит извинить за беспокойство, а он вдруг и говорит, скоро так:

      – А постойте-ка, надо принять во внимание… Тележка?.. Откуда у вас такая?.. Дайте-ка поглядеть, любитель я, надо принять во внимание…

      Ну, совсем у него разговор – как Горкин. Ласково так, рассудительно, и так же поокивает, как Горкин. И глаз тоже щурит и чуть подмаргивает. Горкин с радостью просит: «Пожалуйста, поглядите… очень рады, что по душе вам тележка наша, позапылилась только». Рассказывает ему, что тележка эта старинная. «От его дедушки тележка, – на меня ему показал, а он на тележку смотрит, – и даже раньше, и все на тележку радуются-дивятся, и такой теперь нет нигде, и никто не видывал». А старик ходит округ тележки, за грядки трогает, колупает, оглядывает и так, и эдак, проворно так – торопится, что ли, отпустить нас.

      – Да-да, так-так… надо принять во внимание… да, тележка… хорошая тележка, старинная…

      Передок, задок оглядел, потрогал. Бегает уж округ тележки, не говорит, пальцы перебирает, будто моет, а сам на тележку все. И Горкин ему нахваливает – резьба, мол, хорошая какая, тонкая.

      – Да… – говорит, – тележка, надо принять… работка редкостная!..

      Присел, подуги стал оглядывать, «подушки»…

      – Так-так… принять во внимание… – пальцами так по грядке, и все головой качает-подергивает, за бороду потягивает, – так-так… чудеса Господни…

      Вскинул так головой на Горкина, заморгал – и смотрит куда-то вверх.

      – А вот что скажи, милый человек… – говорит Горкину, и голос у него тише стал, будто и говорить уж трудно, и задыхается, – почему это такое – эта вот грядка чисто сработана, а эта словно другой руки? Узорчики одинаковы, а… где, по-твоему, милый человек, рисуночек по-тончей, помягчей? а?

      А тут стали любопытные подходить от площади. Старик и кричит дворнику:

      – Ворота за нами запирай!

      – А вы, милые, – нам-то говорит, – пройдемте со мной во двор, заворачивайте лошадку!..

      И побежал во двор. А нам торопиться надо. Горкин с Антипушкой пошептался: «Старик-то, будто не все у него дома… Никак, хочет нас запереть?» Что тут делать! А старик выбежал опять к воротам, торопит нас, сам завернул