Жизнь в багажнике. Тим З.

правитель, держит нас в страхе перед следующим моментом. Эти тени растекаются по полям ушедших битв, поджидают нас под фонарями в парке, убегают за двери при их открытии. И человеку никогда не совладать с этой тёмной частью мира, ему никогда не познать темноты, что он сам же и отбрасывает. Говорят, что человек способен почувствовать и понять эту тьму перед смертью, за несколько секунд до финального выдоха. Кто-то величает её душой, кому-то она кажется божеством, кому-то естественным биологическим или физическим явлением. Одно остаётся ясным – пока мир теней человеку недоступен, сохраняется баланс между понятным и неизведанным, где человек – канатоходец над громадным неизвестным каньоном.

      И счастлив тот, кто не смотрит по сторонам и назад, наблюдая за ритмичным танцем этой тени. Тот, кто не пытается заглянуть за предмет, а находит его же в его цвете и форме, в его шероховатостях материи. Тот, кто не боится встречи с большой тенью на лице, закрывая глаза перед сном. Кто в неведении зрит лучше и шире.

      У каждого человека случалось то самое утро, когда особенно сложно прийти в себя после, как кажется, короткого сна. Всё тело молит тебя не покидать постели, а дела оставить на следующие сутки. В горле особенно сухо, голове особенно тяжело разгонять поршни и набирать скорость. А это всего лишь игра сознания, очередная ловушка, ведь именно сегодня тебя ждут несколько дел, которые ты не желал бы выполнять и под дулом пистолета. Пусть лучше тебя застрелят и бросят в выгребную яму, отдадут на растерзание самым натасканным на человеческую плоть животным, но выполнять ты этого не желаешь. Но, сгорбившись под тяжестью своей же совести и обязанностью перед другими, ты лениво умываешься, надеваешь самую нелепую одежду и пускаешься в путь.

      Лилит хорошо это почувствовала и встала с постели раньше обычного, в момент когда я вышел из ванной комнаты. Она начала стучать тарелками и столовыми приборами, была суетлива и наспех приготовила крепкий кофе к тостам. Еда совершенно в меня не лезла, и, немного пожевав резиновый тост с сыром, я отставил тарелку. Затем она молча всё помыла, обняла мою голову и поцеловала, будто отправляла меня в тяжёлый и изнурительный поход, из которого я хоть и вернусь, но изрезанный от ушей и до кончиков пальцев ног.

      Оставалось около пятнадцати минут до выхода, когда я лениво прислонился к спинке дивана и раскрыл газету. Темп чтения сбивался стрелкой настенных часов и глубоким дыханием супруги. Газета была умерщвлена нестабильностью экономики, горячей речью социалистов и рецептами индейки с овощами. Я отложил газету, допил кофе и, надев обувь, сунулся в дверь.

      Отец Лилит стоял, облокотившись на капот своего серебристого джипа. Куря трубку, он рассматривал крыши, что большой чёрной рамкой удерживали бесконечный серо-голубой небосвод. По ходу моего движения к нему он отвёл трубку в сторону и бодрым голосом утвердил:

      – Ну-с,