Драгун, на Кавказ!. Андрей Булычев

Устим, сбривай ему волосья, да поболее, чтобы издали голый лоб видно было, – кивнул он казаку, точившему бруском кинжал.

      – Дяденьки, а может, не надо? – прошептал Димка, с испугом взирая на блестевшее в свете костра лезвие.

      – Не боись, паря, – усмехнулся казак, проверяя ногтём остроту клинка. – Я тебе волосья прежде водой смочу. Даже не царапну. А как же ты хотел? – приговаривал он, срезая чёлку. – Всем рекрутам ещё от царя Петра было велено лбы брить, а вдруг ты удрать надумаешь? А так кажный встречный издали видеть будет, что беглый человек это идёт и надобно властям о том донести. За укрывательство виновнику ведь вечная каторга полагается, а сельской общине разорительный штраф. Раньше-то ведь рекрутам не просто одни лбы брили, а ещё и на запястья «били крест». В крестовый надрез порох втирали, а потом перевязывали его до заживления. Волосья-то, они чего, они потом нарастут, а вот крест этот, он уже на всю жизнь. Не дёргайся! – крикнул он шевельнувшемуся было Димке. – А то и правда до самой кости кожу тебе срежу!

      – О, гляди-ка, теперяча и наш Барин на всех остальных стал похож, – протянул насмешливо Рыжий при виде Димки.

      – Не замай, – протянул взрослый угрюмый мужик, помешивая палкой в котле. – Ты бы, Фрол, угомонился. Начнёшь опять тут бузу, от казаков точно все получим. Предупреждали ведь уже по-хорошему. Ну что, ребятки, снимайте варево, готова кашка, – махнул он рукой, и два парня подцепили палками ведёрный медный котёл.

      Все два десятка рекрутов умудрились рассесться вокруг большой закопчённой посудины и теперь не спеша, чинно черпали разваренную пшеничную дроблёнку ложками. У Димки ещё с подвала был свой личный «инструмент», и он, оглядевшись, тоже присоединился к ужину.

      Основная масса сидящих были молодыми парнями, но четверо из рекрутов оказались степенными, взрослыми мужиками. У каждого из них была своя печальная история, как он тут очутился. У каждого была впереди своя судьба.

      – А нас с братом, как только сельский сход наметили по набору, матушка в баню сразу отправила и мыло, что после помыва покойника осталось, с собою нам обоим дала, – рассказывал невысокий темноволосый паренёк. – Так-то ведь верное это средство, а вот же, гляди, на меня всё-таки жребий идти выпал. А брательника пронесло.

      – Ленивый ты Никитка, небось, мылся слабо, – подколол парня Фрол. – В темноте пропустил, видать, чего-нибудь.

      – Что верно, то верно, мы все тут с такими вот обмылками в баню ходили, – проворчал дядька-кашевар. – Обычаи-то, они у всех ведь на Руси едины. И кус каравая оставили под образами с прощального стола, дабы живым вернуться, и плакальщицы тоже у всех были. Словно поминки, эти проводы у меня были. Вам-то что, вы молодые, детей ещё не успели родить, а вот у меня их трое осталось.

      – И у меня!

      – А у меня двое, – откликнулись взрослые мужики. – Правильно Захар говорит, в рекрутчину – словно бы в могилу идти.

      – Одна надежда, что через три года службы семью можно будет к себе в полк свезти, – подув на ложку, продолжил излагать кашевар. – Только ведь эти три