Рассказы. Карина Демина

о грехах своих, будет отпускать твои прегрешения?

      На стене распятье, в душе темнота, которой прежде не было.

      Ты – мое солнце, проклятое, отверженное, отданное добровольно во имя спасения.

      Так где же оно?

      …crucifíxus, mórtuus, et sepúltus: descéndit ad ínferos… /был рáспят, умер и погребен; сошел во ад/

      Моя келья пахнет сыростью и тленом, каменный пол холоден и слабое тело умоляет о пощаде. Брат Томас спит, и эхо разносит его храп по коридорам, я же молюсь.

      Пытаюсь молиться, но знакомые слова вдруг исчезли из памяти. А вместо них – сомненья, шепот, голос тьмы, который говорит мне об ошибке, о том, что ты – не ведьма. Ты – просто женщина.

      А я мужчина.

      Не было греха, Бог – есть любовь.

      Тогда за что наказание? И кто наказан? Я снова запутался, проигрывая в споре то ли с Дьяволом, то ли с самим собой. До рассвета далеко, это последняя ночь здесь, завтра будет вынесено решение. И приговор. Тебе и мне.

      Помоги, Господи, дай упокоение, ибо верую… Credo, credo, credo … помоги же…

      …tértia die resurréxit a mórtuis… /в третий день воскрес из мертвых/

      Ночь тянется долго, ночь гасит сбивчивые мои молитвы и выпускает на волю воспоминания.

      Случайная встреча у озера. Небо твоих глаз и незнакомое прежде желание смотреть вечно, выискивая все новые и новые оттенки, ловить свое отражение, удивляясь его чистоте. Белый мох поляны у лесного озера, мягче ковра, мягче перины. Запах вереска и дыма, сосновые ветки в огне и желтой кровью проступающий сквозь кору жидкий янтарь. Беседы, прикосновения… первый поцелуй.

      Ты убежала.

      И вновь вернулась следующим вечером. Я ждал, томился, сгорал от непристойной страсти, не понимая, что со мной.

      Я виноват! Не ты, но я!

      …ascéndit ad cælos; sedet ad déxteram Dei Patris omnipotentis… /восшел на небеса и сидит одеснýю Бога Отца Всемогущего/

      Я был безумен и беспечен.

      Прости меня, Господи, ибо грешен! Каюсь, каюсь, каюсь…

      Люблю.

      …inde ventúrus est judicáre vivos et mórtuos. /оттуда придет судить живых и мертвых/

      Мою вину не искупить словами, и плеть привычной тяжестью ложится в руку. Каждую ночь, пока идет процесс, я ищу дорогу к Богу, пытаясь вернуть потерянную душу. Болью за боль, выжигая память о руках твоих… кровью за кровь, смывая прикосновения губ… шрамами за шрамы… я излечусь.

      Я верую.

      И сомневаюсь.

      Credo in Spíritum Sanctum /Верую в Духа Святаго/

      Брат Томас поутру мрачен, пьет воду, чуть подкрашенную вином, и хмурится.

      – Себастьян, – голос его отдает непривычной хрипотцой, – уж как-то слишком ты усердствуешь… поберегся б… и меня поберег. Сил никаких это слушать. А что до вины, так ведьма же… куда тут человеку устоять?

      Он вздыхает и крестится.

      Распятый Христос на деревянном кресте по-прежнему молчит. Господь не слышит меня. Господь отвернулся от того, кто предал дважды. Его и ее, мою проклятую любовь.

      Вино в воде свивается багряными спиралями, похожими на языки огня.

      Знак?

      sanctam Ecclésiam cathólicam /святую Католическую Церковь/

      – Таким образом, не остается сомнений