Штормило! Море волнующих историй. Елена Чиркова

не делятся… А ты спи на своей фито-подушке. Обязательно спи! У тебя щёчка на вкус горькая, полынная получается.

      – А ты шарфик так и не носишь?

      – Не ношу. Твой потерял, другого не надо.

      – Когда обратно в Москву?

      – Не знаю. Я подумал, возьму да не поеду в Москву, лучше махну на какой-нибудь остров. Буду там жить, устроюсь поваром в ресторан, стану готовить на гриле свежую рыбу.

      – Когда полетишь?

      – А, хоть сегодня.

      – Эко тебя мотыляет… Бедный мой Вовочка. Бедный…

                                          * * *

      Под Новый год на этом острове пахнет полынью.

      Как от Маринкиной щёчки.

      Тут, на Средиземноморском острове, всегда так: стоит начать лить зимним дождям, и всё вокруг оживает.

      Растения, иссушенные жарким летом, начинают крепнуть, цвести, невеститься и женихаться. И, следуя схеме, не читаемой человеческим разумом, искусно и без усилий сплетать свои атомы-молекулы в «нательные» запахи-ароматы.

      Божественно.

      Вот куст роз бурно пенится дорогими атласными лепестками цвета бургундского вина.

      Но сейчас мне нет дела до его избыточной красоты, до его слишком излюбленного многими парфюмерного аромата.

      Запах терпкой полыни, простой и честный – другое дело. Он полыхнул вдруг резко горечью, вздрогнув от ветра.

      Одного движения воздуха, запустившего в атмосферу этого вечера полынный дух, хватило сполна, чтобы полоснуть мне душу, наподобие того, как рассекает пространство рьяная лопасть мельницы, чтобы из зёрен сделать муку. А из мыслей моих, тяжёлым камнем повисшим в душе – живые чувства.

      В груди жгло.

      Так мне и надо.

                                          * * *

      Я вытряхнул из дорожной сумки кота.

      Он растерянно осмотрелся по сторонам, освоился. Потом понюхал воздух и пока неуверенно потрусил к холодильнику.

      Щёлкая языком, вылакал из миски молоко, мною для него налитое. Потом, облизнув довольную мордочку, не глядя на меня, сиганул к зияющей чёрным прямоугольником открытой балконной двери.

      Кот чиркнул розовой меткой чернильную ночь и был таков.

      «Сбежал», – уныло подумал я. Мне стало невыносимо.

      В ту ночь, чтобы выжить, я позвонил Маринке.

      – Слышь, Чугункова, ты у меня свои фотки оставила, – сказал я ей, – я ведь помню, ты их забрать обещала.

                                          * * *

      Для новогоднего ужина мы купили огромную морскую рыбу.

      Володя жарил её на гриле. Я накрывала на стол.

      – Что в редакции нового? – спросил Володька, когда мы, наконец, принялись за пиршество.

      – Редактор Филина – редактирует. Корректор Вера – корректирует…

      – А фотограф Владимир – фотографирует, – весело подхватил мою фразу Вовка и, метнувшись к шкафчику, вынул оттуда нарядную коробочку, протянул её мне.

      В коробке лежали снимки.

      Десять лет назад Володя запечатлел меня за работой, то склонившуюся над рабочим столом,