Запретная зона. Иннокентий А. Сергеев

голые ветви деревьев. И ветер.

      Они сжигают мои чучела. Эти люди сжигают мои страхи, картонные коробки, ветошь… Я – Че Гевара.

      И меня уже нашёл свет прожектора, и некуда отступать.

      И поздно делать вид, что укрылся в окопе – чёрный воздух поднебесья ночи рассекают нити трассирующих пуль.

      Они стреляют в меня, а я встаю и смеюсь им в лицо.

      И я приду к ним сегодня вечером, и мы будем делать вид, что ничего не случилось, и мы такие как все. И незачем в нас стрелять.

      Но я не выдержу.

      Я выдержу.

      Я увижу её и выдержу, потому что рядом с ней будет он.

      Она моя сестра, я не должен. Это нельзя.

      Мы знаем друг друга уже четырнадцать лет и за всё это время разлучались только однажды – на два года, когда я уехал, зачем-то, куда-то. Но я вернулся, и всё происходит так, как будто мы и не расставались.

      Вот только он женился.

      Что ж, очень приятно. Давайте знакомиться. Меня зовут Саша. А вас? Вы жена моего друга…

      Обледенелая рыба на льду. Я подхожу к рыбакам и долго наблюдаю за тем, как они неподвижно сидят, уставившись на поплавок, но поплавки остаются недвижны, и меня не отпускает мысль, что они принесли эту рыбу с собой и разложили её на льду, чтобы продемонстрировать свой улов.

      Купили её в магазине.

      Есть рыбные магазины и рыбаки, неподвижно сидящие у прорубей на льду, и я иду от автобусной остановки к метро.

      Сегодня я увижу её, и мы попытаемся… Я думаю об этом, и всё ноет во мне истомой, и нельзя думать об этом.

      Её тело – это всего лишь её тело, и ещё не поздно повернуть назад, к автобусной остановке, и вернуться домой.

      Я могу вернуться и с полдороги.

      Никто не заставит меня ехать.

      Я вхожу в метро, миную турникет и встаю на эскалатор. Когда месяц кончится, я куплю проездной. Скоро я привыкну к тому, что снова живу здесь.

      Ничто не изменилось, кроме того что он женился, и она стала его женой.

      Или меня не стало. Или не было никогда…

      3

      Он открыл дверь и сказал: "Привет. Проходи".

      Я вошёл, и он включил свет в прихожей. Дал мне тапки.

      Мы вошли в комнату.

      Она резко обернулась и секунду-другую стояла вполоборота, ее руки были подняты к груди как для молитвы, но сложены не ладонями, а кулаками. Черты лица ее были как будто прорисованы карандашом, но вот по карандашу прошло ретушью, и ее лицо смягчилось.

      Ее глаза темные, влажные в первый миг показались мне больше, чем были на самом деле, но все же у нее большие глаза, особенно по контрасту с маленьким ртом. Волосы рыжие, пышными локонами. Лицо бледное. А вот нос, пожалуй, великоват, да еще с легкой горбинкой. Но большие глаза и густые, длинные ресницы делают это не так заметным.

      Если она когда-нибудь родит, она может, наверное, потолстеть. Во всяком случае, в ее худобе нет ничего болезненного.

      "Привет",– сказал я.

      Она кивнула и, опустив глаза, вышла из комнаты.

      – Ты принёс что-нибудь?– спросил он.

      – Да,– сказал я.

      Я достал из пакета бутылку.

      – Ставь