Дыши. Барселоника

каково быть особенным. Антон – приходит в себя, Лада – готовит лапшу и возвращается. Лады?

      – Лады.

      – Мольто бене, – девушка подмигнула и убежала на кухню греметь кастрюлями.

      Это было так странно.

      Лежать в чужой кровати, слышать, как тебе готовят завтрак, чувствовать запах женских духов, пропитавший одеяло. Будто жизнь снова стала нормальной и никогда не была другой.

      Интересно, можно ли вычеркнуть последние десять лет и встать с этой кровати адекватным?

      Антон пролежал так некоторое время, плавая по отдаленным локациям сознания, затем все-таки повернул голову вправо. На подушке рядом лежала сонная Джанджа. Его собственное прекрасное проклятие.

      Она протянула свою тонкую кисть к его лицу и заправила русый локон за ухо. Затем наклонилась и миролюбиво поцеловала в губы.

      Поведение его духа давненько не отличалось столь показным спокойствием и принятием. Либо он и вправду выздоравливает, либо Джанджа вчера наделала глупостей и теперь просит прощения. И скорее второе.

      Обычно он часами мог наблюдать за ее сном, рассматривая малейшие изменения на ее лице, наматывая одну из афро кудрей на палец.

      Но сейчас его неведомыми силами тянуло на кухню. Ведь там кипела жизнь.

      Лада встретила его эмоцией радости, перекосившей ее красивое восточное лицо. Темные кудри растрепались по физиономии, полы длинной юбки были заткнуты за пояс, в руках она вертела огромную сковороду, полную плова.

      – Плох тот узбек, что не может сотворить плов из топора, – пробормотала она, сосредоточенно делая пасы сковородой и заставляя волны риса летать над кухней, преодолевая пределы гравитации. – Ты же ешь рис, да?

      – Да, – Антон приткнулся на стул в углу, чтобы не мешать хозяйке волшебства творить.

      – Еще бы, – хмыкнула Лада и с грохотом вернула сковороду на плиту. – Ладно, жди.

      Император

      Когда я была маленькой, я мечтала стать поваром.

      Потом посмотрела, как мать денно и нощно только и делает, что бегает вокруг плиты, обслуживая мое многочисленное семейство, и поняла, почему так воодушевленно заулыбались родственники, стоило мне объявить о будущей карьере.

      Но приносить гастрономическую радость окружающим мне все равно нравилось. Будто после принятия еды люди оставляли в себе частицу моей любви. Похожая аналогия у меня была и для секса.

      Я определенно мечтала оставить после своего правления на Земле пышное наследие. Жутковатый способ, конечно, но Будда вроде ничего подобного не запрещал.

      Наблюдать, как Антон ест, было приятным вдвое: чем больше он наворачивал моё фирменное «Рис из топора», тем сильнее походил на прежнего красавчика. Какое-никакое эстетическое наслаждение я от него все-таки получала.

      Но я была бы не я, если бы не испортила уютную обстановку на пустом месте:

      – Когда-нибудь мы откормим тебя до настоящего человека.

      Вопреки ожиданиям, Антон благодарно кивнул.

      Чего это он радуется?

      – Я серьезно. Ты вчера вел себя,