Как бы не так. Татьяна Полякова

все усложняется: отпуска. Так как мне отпуск только еще предстоял, на жизнь я жаловалась вполсилы, а в воскресенье, отправляясь в больницу, испытывала некоторое нетерпение: очень меня интересовал мой «крестник». Разумеется, в больницу я звонила и о его состоянии была осведомлена, но все равно спешила.

      Смену мне сдавала Елена Кирилловна, царственная дама неопределенного возраста с золотыми руками.

      – Операцию ты делала? – улыбнулась она. – Молодец.

      – Как он?

      – В норме.

      – Выживет?

      – Отчего ж нет, если сразу не умер. Мужик крепкий. Пойдешь к нему?

      – Конечно.

      Я уже шла по коридору, когда Елена Кирилловна неожиданно меня окликнула:

      – Мариночка…

      – Да? – оглянулась я.

      – Не скажешь, почему это с тобой всегда что-нибудь случается?

      – Ну, это просто, – обрадовалась я. – Родилась в год Свиньи, так что у меня вся жизнь – сплошное свинство.

      – Везет, – кивнула Елена Кирилловна и отправилась в ординаторскую.

      – Марина Сергеевна, – от поста шла Ася, наша медсестра, мы часто дежурили вместе. – У меня в столе часы и перстень вашего дядечки. Дорогие. Пропадут, не дай бог…

      – Завтра отдашь завотделением. А документы у него были?

      – Нет, ничегошеньки… только перстень да часы… Кругом больные шныряют, прямо хоть на себе носи…

      – Что ж, ему они пока без надобности…

      Я открыла дверь и вошла в палату. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим. Ничем не примечательное лицо с широким носом и тонкими губами. Сейчас очень бледное, с синевой под глазами. Ссадина на лбу придавала его облику что-то мальчишески-хулиганское. На пальцах левой руки, лежавшей поверх одеяла, виднелась татуировка «Юра» – надо полагать, его имя. Волосы совершенно седые, с неприятным желтоватым оттенком.

      Я осмотрела его и осталась довольна. Во-первых, у Наташки действительно глаз наметанный, и кандидатов в покойники она отмечает сразу, во-вторых, мое собственное чутье подсказывало, что до похорон дело не дойдет.

      Дежурство прошло спокойно. Так как было воскресенье, большинство больных после обхода незаметно исчезли и появились только к ужину. В пустынных и гулких коридорах стало прохладно. Ася дремала над журналом, медбрат устроился на кушетке в ординаторской и нахально похрапывал, а я то и дело заглядывала к своему «крестнику».

      Утром в понедельник разразился скандал. Заведовал нашим отделением мужчина сорока двух лет, элегантный, болтливый и с хорошими связями. Его жена трудилась в областной администрации, о чем он нам простодушно напоминал дважды в неделю, как правило, в мое дежурство. Павла Степановича у нас не жаловали, считали выскочкой и неумехой. Он об этом, конечно, знал и к нам относился соответственно. Я предпочитала видеться с ним как можно реже.

      Наташка считала, что он в меня влюблен. Возможно, однако любовь он выражал тем, что вечно цеплялся по пустякам. Говоря без ложной скромности, я – хороший врач, и всерьез ко мне придираться затруднительно.

      Время от времени он начинал пристально