Итальянские каникулы. Чао, лето!. Александра Хоменок

нет.

            И как мне теперь быть: то ли ненавидеть Митьку (хотя он наврядли что-то знает про пороки программы), то ли идти приветкаться, потому что это же он, а не кто-то другой – мой сосед через двор, с которым мы в «вышибалу» играем и в карты рубимся?

            Пока я решаю, димкина мама сама подходит к нам и сходу прижимает меня к своему боку. Тут же прощаю Митьке все италии мира.

      – Катенька! Лёля! А я думаю, может обозналась.

            У митькиной мамы стрижка прямо как у моей, и пахнет она пенкой с ягодной пятиминутки. Как же тебе повезло, Митька. Лёля начинает болтать про жару и детей, которые не могут научиться отвечать за себя. Это она про меня, конечно. Любит гаечки крутануть.

      – Жизнь такая длинная, а мир такой большой, – отвечает ей митькина мама и выпускает меня обратно этот самый мир.

      Лёля айкает и смотрит на меня сердито.

      На прощание Лёля жмет мне руку:

      – Я глобально за тебя, – говорит она. – Все, пока.

      – Ага, пока, – отвечаю я и решаю больше не писать Лёле писем.

      Летели мы по всем правилам: пристегнуть-отсегнуть-вода-орешки-туалет занят. А вот уже и закрыт. Митька летел в первый раз, и я пропустила его к окошку, хоть и сама хотела на облака смотреть. Он совершенно не знал чего ждать, и я ему даже завидовала. Хотела выдать все как на духу, про щепки, поцелуи, улыбки и душ, но Митька ничего не спрашивал, а навязываться я умею только если мне что-то нужно. А мне и было. Хотелось казаться взрослой и продвинутой (старше я точно, у Митьки день рождения в декабре, а у меня летом, так что тут мне плюс балл сходу). С умом сложнее – надо было блеснуть, рассказать невероятное, удивить, ошарашить, напугать.

      Я откинула голову на подголовник, опустила плечи – хотела почувствовать вес своей головы. Не вышло. Положила голову на согнутую в локте руку – вот так получше, голова тяжелая, но не слишком, надеюсь, между Эйнштейном и Менделеевым, снова откинулась – до Тургенева мне, конечно, далеко, но и так сойдет.

      – Дим, ты думаешь, как там?

      – А что думать. Как будет, так и есть.

      – Ты же к чужим людям едешь, они тебя кормить будут. Может даже невкусно.

      – Не может быть, я все люблю. А чужие, это сначала. Главное – молчать, – и он растянул такую лыбу, что я свою еле сдержала, а потом завязал ее на узелком на губах.

      – По-другому и не получится, – сказала я уже себе, но Митька все равно услышал и закивал.

      Ну и кто из нас умнее? Он и без всех моих подсказок всю кухню знает. Может ему кто рассказал уже? Может даже что-то такое, чего я не знаю? Димка вгрызся в остатки самолетного сэндвича. Я упаковала свой в пакетик и сложила в карман рюкзака. Мы были так далеко от дома, от понятных завтрако-обедо-ужинов и перекусов, что мне вдруг стало слезно. Сейчас точно потекут, поняла я.

      – В чем твоя суперсила, Мить? – спросила я, чтобы не думать о своей суперслабости.

      – В убыбке, – ответил Митька с набитым ртом и продемонстрировал ее. – Как тебе такое, ик?

            Кусочек салата застрял между передними зубами, я скривилась в ответ.

      – Тренируйся