Россия и Швеция после Северной войны. Борис Николаевич Григорьев

не только своих соседей, но и всей Европы. Так что миф о всеобщей угрозе Европе со стороны России возник задолго до появления упоминавшихся выше «Московских писем» француза Ф. Локателли.

      После возвращения из лондонской тюрьмы Юлленборг стал заместителем Гёртца на мирных переговорах с Россией на Аландских островах в 1717—1718 гг., а после смерти Карла XII оппонировал А. Хорну на выборах лантмаршала риксадга, но проиграл. Затем в 1723 году на плечах голштинской партии он вошёл в правительство, где вдруг стал рьяным поборником России и противником Ганноверского союза. В 1727 году риксдаг отстранил его от участия во внешних делах, и тогда он втёрся в доверие к королю Фредрику I и стал его любимчиком.

      Это была типичная чиновничья посредственность, больше ловкий интриган и царедворец, нежели политик. «Его способности как государственного человека далеко не соответствовали его страсти к власти», – писал о нём Мальмстрём. – «Его вряд ли можно было назвать партийным вождём; партией, которая носила его имя, на самом деле руководили другие люди»26.

      Одним из таких «других людей» был барон Даниэль Никлас фон Хёпкен (р.1669), бременский немец на шведской службе, сторонник голштинской партии, сделавший карьеру за столами канцелярий и комиссий и показавшийся русскому послу В.Л.Долгорукому «острым» человеком ещё в 1726 году. Он медленно, но верно пробирался наверх в лабиринте чиновничьих палат и коридоров, стал бароном и на всех ступенях карьеры выказывал острый государственный ум, признаваемый и друзьями, и врагами. «Хёпкен любил больше скрытое и замысловатое, чем открытые и прямые пути, – писал Мальмстрём, – он предпочитал действовать и быть при этом невидимым, и та политика, которую называли юлленборговской, была главным образом хёпкенской… Что касается его корыстолюбия, то он далеко превзошёл в этом Юлленборга».

      Особых принципов ни у того, ни другого на этот период не было. Их объединяло желание, во что бы то ни стало, убрать с политической сцены неподкупного (якобы) Арвида Хорна. Вот типичное высказывание Юлленборга в 1725 году, когда он будущее страны связывал с союзом с Россией: «Если Швеции суждено вновь подняться на ноги, то это произойдёт не иначе, как в результате войны между другими нациями». А вот ещё одно – уже за 1734 год, когда он уже полностью продался Франции: «Я всегда полагал, что вода должна быть очень мутной, прежде чем мы решимся ловить в ней рыбку». Создавать беспорядок и смуту – вот вершина его государственной мудрости, суммирует качества Юлленборга Мальмстрём.

      И вот на таких политиканов приходилось делать ставку русским послам. К сожалению, более «благонамеренных» вокруг не было. Кстати, именно Юлленборга следует, очевидно, считать автором возникновения партии, которую потом назвали партией (дворянских) «шляп» в отличие от её противников – вялых безынициативных (крестьянских) «колпаков». Началось, кажется, с учреждения т.н.

26

Екатерина II вспоминала, что своим образованием она обязана была родственнику К.Г.Юлленборга – графу Юлленборгу, которого встретила в своём детстве в Гамбурге. Швед обратил тогда внимание на способную девочку и посоветовал матери заняться её образованием. Следующее cвидание с Юлленборгом было у Екатерины в Петербурге, когда он приехал известить русский двор о браке наследника шведского трона Адольфа Фредрика с прусской принцессой Ловисой Ульрикой. На сей раз граф порекомендовал ей читать древнегреческих и французских философов и историков.