Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов. Хорхе Луис Борхес

драконам викингов,

      я воскрешаю шершавые, неподатливые слова,

      которые (некогда ртом, а сегодня – прахом)

      складывал во времена Мерсии или Нортумбрии,

      прежде чем стать Хейзлемом или Борхесом.

      В субботу мы прочитали, что Юлий Цезарь

      первым из ромбуржцев прибыл подмять Британию;

      значит, и гроздья еще не созреют, как я услышу

      того соловья из загадки

      и плач двенадцати воинов над погребенным вождем.

      Версиями позднейших английских или немецких

      слов, знаками знаков мне кажутся эти слова,

      а ведь в каждом из них был образ,

      и человек призывал их во славу меча и моря;

      завтра они возвратятся к жизни

      и fyr будет означать не fire[11], а удел

      прирученного и многоликого бога,

      чей вид повергает нас в первобытный трепет.

      Благословен лабиринт

      бесконечных причин и следствий,

      что на пути к тому зеркалу,

      где никого не увижу или увижу другого,

      мне даровал созерцать

      зарю языка.

      Лк. 23

      Еврей, язычник, просто человек,

      Лицо сокрыто в пелене времен,

      И буквы имени его навек

      Рассыпались среди других имен,

      О милосердии, о состраданьи

      Знал то, что тать из Иудеи мог,

      Висящий на кресте. Что было ране,

      Нам не извлечь. Исполнив свой урок

      Последний – он распятым умирал,

      И посреди насмешек и глумленья

      Услышал: тот, что близ него страдал,

      Был Бог, и вот, в порыве исступленья

      Ему взмолился – помяни меня

      Ты в Царствии Твоем, и грозный глас

      Того вершащего все судьбы Дня

      Бандиту посулил сей день, сей час,

      Мол, внидет в Рай. Не изрекли ни слова

      До смерти, но история для нас

      Об этой казни сберегла рассказ

      И о Страстях Спасителя живого.

      Но как, друзья, наивна и проста

      Христова друга вера, невзначай

      Попавшего по первой просьбе в Рай

      От низости позорного креста!

      И не такая ль вера вовлекла

      Его во все кровавые дела?

      Адроге

      Кого теперь встревожит, как когда-то,

      Что потеряюсь, забредя в глухие

      Куртины, где для праздного заката

      И неискоренимой ностальгии

      Возводят кров незримый дрозд на ветке,

      Колдующий над песнею старинной,

      Круговорот струи, мираж беседки,

      Виденья статуй и фантом руины?

      На черном черный (знаю) в запустенье

      Пустой каретник проступает, сдвинув

      Границы мира пыли и жасминов,

      Что помнит об Эррере и Верлене.

      От эвкалиптов по ночным террасам

      Плывет целебный аромат былого —

      Тот аромат, что вне уловок слова

      И времени зовем домашним часом.

      Ищу и нахожу свой долгожданный

      Порог. Все тот же дом под черепицей

      Рисуется,

11

Огонь (др. – англ., англ.).