Россия, кровью умытая. Артём Весёлый

у меня у самого сердце, как золой, переело. – Он лепил в ее сухие, истрескавшиеся губы поцелуй за поцелуем.

      Она задула лампу и, ровно пьяная, натыкаясь на стулья, пошла разбирать постель.

      …Максим пересыпал в руке ее разметанные густые волосы и выспрашивал о житье-бытье.

      – Жила, слезами сыта была… В степь сама, по воду сама, за камышом сама, тут домашность, тут корова ревет – ногу на борону сбрушила, дитё помирает. Кругом одна. Подавилась горем. От заботы молоко в грудях прогорькло, может, оттого и кончился Петенька.

      – Не тужи, наживем другого.

      – Легко сказать: другого. – Она заплакала. – Такой поползень был шустрый да смышленый. Везде он лез, все хватал, цапал…

      На Максима забыть нашла, а над ухом все гудел и гудел ровный женин голос:

      – Такие страхи пошли после извержения царя… Голову от дум разломило. Сперва все судачили – вот Керенский продал немцам за сорок пудов золота всю Кубань вместе с жителями; потом слышим – вот придут турки и начнут всех в свою веру переворачивать. На Крещенье вернулся из города лавочник Мироха и на собрании объясняет всему обществу: «Вот наступает из Ростова на нашу станицу красное войско, прозвищем большевики. Все хвостатые, все рогатые, все с копытами. Пиками колют старых и малых, а из баб мыло делают». Такой поднялся вой, такое смятенье… С плачем, с криком кинулись мы, бабы, в церковь, подхватили иконы, подняли хоругвь. Батюшка с крестом три раза обошел вокруг станицы, все дороги и тропы святой водой окропил, и, слава Царице Небесной, пронесло большевиков стороной.

      Сытый Максим пробурчал сквозь сон:

      – Дуреха ты нечесаная.

      – Чего я знаю? Темная я, как бутылка. Куда люди, туда и я.

      – Такие брехи на страх простому народу разводят фабриканты, банкиры, генералы и все приспешники престола Николая, которые затаили в себе дух старого режима.

      – Хай они все передохнут. Лошадь у нас есть, корова меж молок ходит, как-нибудь перебьемся, а там, глядишь, землицы нарежут, посеем посеву и заживем сполагоря…

      В переднем углу теплилась лампадка зеленого хрусталя. Смутные тени лежали на темных ликах угодников. В покосившиеся окна заглядывало седое зимнее утро. За стеной промычала корова: Максиму показалось, что заиграл горнист, он вскочил, огляделся и снова подвалился под жаркий бок Марфы… Счастливый, уснул.

      Станица раскачивалась, через станицу волной катились вести:

      Большевики берут верх по всей России.

      На Дону война. На Украине война.

      В Новороссийске – советская власть.

      По Ставрополью народом поставлена советская власть.

      Казаки за народ. Казаки против народа.

      Под станицей Энем офицеры перебили отряд новороссийских красногвардейцев.

      В Екатеринодаре войсковое правительство разгромило исполком и арестовало большевистских вожаков.

      Ростов взят красными.

      В станице Крымской на съезде представителей революционных станиц выбран кубанский областной ревком.

      Весна выдалась недружная. Блеснет