Три солдата. Джон Дос Пассос

офицера и новые нашивки по обеим сторонам его воротника.

      – Сержант, кто этот человек? – раздалось из бледного лица.

      – Не могу знать, сэр, новобранец, сэр. Капрал Валери, кто этот человек?

      – Его имя Эндрюс, сержант, – сказал капрал-итальянец с подобострастной дрожью в голосе.

      Офицер обратился прямо к Эндрюсу, быстро и громко отчеканивая слова:

      – Сколько времени вы служите в армии?

      – Неделю, сэр!

      – Вам не известно, что вы должны быть каждую субботу начисто выбриты, умыты и готовы к осмотру в девять часов?

      – Я чистил бараки, сэр!

      – Не возражать, когда к вам обращается офицер! – Офицер тщательно отчеканивал слова, подчеркивая их. Делая замечание Эндрюсу, он покосился украдкой на своего начальника и заметил, что майор хмурится. Его тон тотчас же слегка изменился. – Если это случится еще раз, вы будете подвергнуты дисциплинарному взысканию… Смирно там! – Кто-то шевельнулся на другом конце барака.

      В абсолютной тишине снова раздалось щелканье офицерских каблуков. Осмотр продолжался.

      – Ну, ребята, теперь все вместе! – закричал христианский юноша, стоявший, широко растопырив руки, перед экраном кинематографа.

      Фортепьяно загремело, и толпа солдат, набившаяся в комнату, проревела в один голос:

      Ура! Ура! Команда в сборе!

      Мы против кайзера идем!

      Мы против кайзера идем!

      Балки загудели от их сильных голосов. Картина началась. Джон Эндрюс исподтишка наблюдал вокруг себя. Рядом с ним сидел парень из Индианы, прикованный к экрану, а кругом повсюду возвышались над одетыми в хаки телами низко остриженные головы; изредка в белом мигающем свете экрана поблескивала чья-нибудь пара глаз. Волны смеха и легких восклицаний то и дело пробегали над ними. Они были так одинаковы, что минутами казались одним существом. Вот чего он искал, когда поступал в армию, сказал он себе. Тут он укроется от охватившего его ужаса перед миром. Возмущение, беспокойные мысли, собственная индивидуальность, которую он, точно знамя, высоко поднимал над мятежом, измучили его вконец. Так было гораздо лучше: предоставить жизни идти своим чередом, истребить в себе эту сводящую с ума жажду музыки, втоптать себя в тину общего рабства. Мрачная злоба все еще поднималась в нем при воспоминании о голосе офицера в это утро: «Сержант, кто этот человек?» Офицер смотрел ему в лицо, как смотрят на мебель.

      – Ну и картина! – Крисфилд обернулся к Эндрюсу с улыбкой, которая прогнала его раздражение и вызвала приятное чувство товарищества.

      – Сейчас вот самая интересная часть. Я видел уже это в Фриско, – сказал человек по другую сторону Эндрюса.

      – Черт, после нее просто возненавидишь этих гуннов!

      Человек, сидевший у рояля, громко забарабанил в перерыве между двумя частями фильма. Парень из Индианы обнял Эндрюса за плечи и нагнулся вперед, обращаясь к его соседу с другой стороны:

      – Из Фриско?

      – Да!

      – Вот штука-то, черт возьми! Вы с Тихого океана, этот парень из Нью-Йорка, а я из старой