Золото Каралона. Александр Цуканов

Ты на меня погляди. Цукан хоть наездами, да бывает, а я как монашка, десять лет без мужика, как погиб Сережа. Ссохлась вся моя лодочка.

      Помолчали.

      – Я недавно подцепила в кафе, что на площади Ленина, видного мужичка интеллигентного вида. Подпоила. Домой привела. А он, скотина, упал на диван и в храп.

      – Ох, Валька озорная ты баба!

      – Я ему и яйца подмыла, и массаж и то и сё, а этот гусь храпит и ноль эмоций. Утром ни здрасьте, ни как зовут. Дай похмелиться… Я на кухню. Схватила ковшик эмалированный и на него: «Щас похмелю». Так он в одних носках на площадку выскочил. Ботинки вдогон отправила… Во-о, тебе Анна смешно. А я ковшик бросила и в рёв.

      – Мне на днях письмо принесли от Цукана. Вот послушай. «Виниться не буду. Я честно хотел оякориться навсегда. В Ключарево участок купил под строительство дома, как ты хотела. Хотел тебе помогать, сыну. Но ты выбор сделала, что теперь рассуждать. Больше не потревожу. Прошу выслать фото Ванюхи, да напиши как у него там с работой. Вышли по адресу: Якутская АССР, Алдан, до востребования.

      И еще просьба. Забери на Озерной 75, у Петьки Сафонова – это наш колымчанин, сумку с подарками.

      Не поминай лихом. Аркадий». – И слово придумал – оякориться. Такого-то, небось, в русском языке нет. Ох, и чудила наш Аркаша… А я дура, дура, что наделала!

      – Письмо в ответ отправь, придави гордыню свою.

      Выпили по рюмке самогонки.

      – Самогонка у тебя Валюха забористая. Ты огурчики-то мои попробуй.

      – Хрустят. Высший сорт. Если письмо напишешь, то фото туда вложи… Помнишь, в палисаднике весной племяш фоткал. Ты там под цветущей черемухой, прямо как барыня.

      Она наливает по второй

      – А ты подарки-то забрала?

      – Да, ездила на Озерную, это в Нижегородке. Платок вот шерстяной. Потрогай, какой тонкий, тонкий.

      – Ой, красота! Синий. К твоим глазкам подбирал. Импортный.

      – Еще нож охотничий с наборной костяной ручкой и ножнами из моржовой кожи. Я знаю, такие делают на Чукотке. Нож – это понятно для Вани. Любит Аркаша инструмент. Бывало, кухонные ножи наточит – берегись, можно полпальца оттяпать. А вот будильник зачем – понять не могу. Раньше сын опаздывал на занятия, а теперь-то мне пенсионерке спешить некуда. Хожу одна по дому из угла в угол – жуть! Я теперь поняла, какая же я дура! Позвал бы Аркадий, хоть в Магадан…

      – Давай, Анна еще по одной на прощанье. Вернется Аркадий, вот помяни мое слово, вернется.

      Анна распустила на лице морщины. Она верит, что так и будет.

      Нижегородка. Анна Малявина смотрит в мутную черноту окна. Фары выхватывают заснеженную дорогу, угол соседского дома Агляма, покосившуюся огорожу и снова непроглядная зимняя темнота. На льняной скатерти – клеенок не признавала – лежит золотой самородок, а она не ощущает ни радости, ни страха. Что странно. Хорошо помнила, как допытывался осенью следователь с броской фамилией Ахметшахов. Почему и запало: «Капитан Тимур Ахметшахов», – произнесенное им веско с нажимом.

      – Покажите вещи, какие оставил Аркадий Федорович Цукан.

      Он беззастенчиво