Ангел войны. Виктор Кривулин

и хищный подросток,

      как теряющий разум старик,

      ты построена, родина сна и господства,

      и развитье твое по законам сиротства,

      от страданья к насилию – миг,

      не длиннее, чем срок человеческой жизни…

      Накопленье обид родовых.

      Столько яду в тяжелом твоем организме,

      что без горечи точно отвык

      даже слышать, не то чтобы думать о чем-то,

      кроме нескольких горечью схваченных книг,

      где ломается обруч, земля твоего горизонта,

      как Паскалев тростник!

Январь 1976

      Запись видения

      (фрагмент баллады)

      Полигоны отчаянья и озарения,

      полуграмотные правдоискатели

      (палец на тексте),

      встретимся – обязательно

      в эвакуации, в море гражданского населения,

      два свидетеля бедствий.

      Я не бредил.

      Я в полноте сознанья своего

      сначала не увидел,

      но ощутил: четыре дня пути

      и голода чужое существо.

      Шоссе – в направлении Пскова.

      У обочины, возле дренажной канавы,

      я вижу отчетливо нас:

      капли эвакопотока людского,

      капли пота на лбу, или брызги великой державы,

      мы – свидетели бегства,

      и смертные наши тела

      меньше наших расширенных глаз.

      Да, я знал его перед войною.

      С вечной Библией и деревянной гримасой,

      с проповедью косноязычной

      в ожиданьи Судного часа,

      он казался нелепым и скучным.

      Но столкнула судьба —

      словно зренье вернулось двойное.

      – Мы глаза, – он сказал, – не свои:

      нами смотрит любовь на страданье земное…

      Я сидел на грязной земле.

      Я шептал – не ему – «смотри».

      ЭТО медленно двигалось:

      люди, машины, тележки.

      Город пенсионеров и служащих

      вытекал без единого слова,

      с молчанием жертвенной пешки.

      Длинный гул на Востоке.

      Шоссе в направлении Пскова,

      а у самого горизонта,

      над лесом, – крест и крыло.

      – Это ангел, – сказал он, —

      ангел смерти, карающий зло.

      Я разулся.

      Я ступил голубыми ступнями

      в полужидкую прорву канавы.

      Я – черствая тварь, – я ответил:

      – Это ангел, конечно,

      это памятник чьей-то воинственной славы,

      эта баба чугунная над головою

      подняла автомат.

      Если издали кажется: крест,

      значит, истинно: КРЕСТ

      в небо выставлен предгрозовое…

      Мы тронулись дальше.

Февраль 1978

      «Хиромант, угадавший войну…»

      Хиромант, угадавший войну

      из ладоней, где линии жизни

      пресеклись посредине, —

      о, я помню о нем, прилипая к окну:

      Подо мною круги световые повисли —

      над макушками трех алкашей

      и мента, говорящего с ними.

      Это видно и больно.

      Только под ноги можно смотреть, не