Сага о призраках: Живым здесь не место…. Сергей Валерьевич Белокрыльцев

и сыном снова вместе, чего желаю и всем вам… В том смысле, чтобы ваши души воссоединились после смерти и нигде не потерялись. Сейчас на эту природную трибуну поднимется и встанет рядом со мной мой сын Шпиндель Кох. Многочисленные смерти людей, которых он знал, зверства, учинённые в замке маг-рыцарями, смерть родной матери, до последнего прикрывавшей его своим телом, всё это повергло Шпинделя в глубочайшее оцепенение. И в этом оцепенении мой сын написал стихотворение, которым в отчаянной мольбе отгородился от ужасов, свидетелем которых он стал. Прошу снисходительно отнестись к его творчеству. Это первое поэтическое творение Шпинделя, а ему всего 12 лет.

      Кластер полуобернулся назад и позвал:

      – Шпиндель, прошу, взберись ко мне на эту природную трибуну.

      На валун взлетел призрак мальчика в сапожках, штанах и курточке поверх камзола. “При жизни Шпиндель был чистым блондином, а умерев, стал чистым блюдином”, – пошутил кто-то в задних рядах. Кластер склонился и что-то прошептал сыну на ухо. Шпиндель деревянно посмотрел на призрачный народ, отцовых подданных, резко распахнул руки, будто собрался тут же свалиться с природной трибуны вниз головой, и, невпопад повышая и понижая высоту голоса и меняя интонацию как попало, пронзительно протараторил, захлёбываясь, сглатывая и запинаясь на каждой третьей строчке:

      Вот напали они, подлые маги.

      Боятся нас, в броню попрятались.

      Боятся нас, светом убили меня.

      Отца убили, мать, всех-всех-всех.

      Я мечом одного убил, второго убил мечом,

      Третий убил меня, вот!

      Боги, видать, забыли нас.

      Может, мы забыли их, а они забыли нас?

      Тут надо подумать. Я хочу молиться за всех.

      Давайте все молиться за всех, не любить тех,

      Кто не любит богов.

      Нам друг друга надо любить, уважать,

      Но прежде богов.

      Может, тогда они вызволят нас с острова могил,

      Заберут к себе тех, кого любят?

      Две последние строчки юный наследник трона так надрывно провизжал, словно боги забирали в святую обитель Эженату только самых отчаянных визгунов и пискунов, которые и там были рады стараться как можно чаще и громче визжать и пищать, чтобы боги не разочаровались в них и не изгнали в страну пустынь и холодных скал Энжахиму на корм чипекве, эмела-нтукам, цератозаврам, колибри и прочим исчадиям, порождённым неистощимой фантазией Бебе Асги, мрачного короля Энжахиму. А исходя из никуда не годных условий существования душ в Энжахиму, надо полагать, визгунов и пискунов там и без того хватало.

      Наступила откровенная тишина. Но длилась она недолго. Раздались отдельные хлопки, причём с тех же мест, с каких раздавались и раньше, и несколько голосов наперегонки закричали:

      – Браво!

      – Какое мастерство!

      – Лучше, чем у Ветрокрылого!

      – К демонам Ветрокрылого!

      – Да, к демонам! Мы этому хрену под задницу дали, чтоб не выпендривался!

      – Точно! А надо было ещё и по зубам надавать, дабы свои песенки