Осенние сны. Николай Варнава

А вы их убиваете?

      – Кого?

      – Оленей.

      – Да. Нам ведь надо жить – шкуры, мясо.

      – А как вы их убиваете?

      – Ну, как… Женщины уводят детей. Мы просим у них прощения и… Там есть такая жила, на горле. Но сейчас меньше – почти все привозят с материка. А ты зачем пишешь об этом?

      – О чем?

      – Ну, там… Разрезанный…

      – А-а… – она помолчала. – Когда я была маленькой… Мы с мамой шли из театра… И там, на остановке… Короче, мужику голову отрезало… Трамваем. Я так испугалась, что даже отвернуться не могла. Стояла и смотрела на эту голову. С тех пор она мне снится. Двенадцать лет. Каждую ночь.

      – Извини.

      Я не знаю, что ещё сказать и разглядываю сигаретную пачку: на золотом поле – старуха с метлой. У нее серьезное, решительное лицо. Куда она летит? Мне вдруг захотелось уехать скорее из этого города, где летом все выгорает от зноя, а на Новый Год идет дождь, в городе, где нет ни снега, ни оленей, где разводят в прозрачных аквариумах маленьких рыб с человеческими лицами, где курят черные тонкие сигареты и пьют зеленый чай, где не верят слезам и ведут долгие разговоры по вечерам…

      – Ты знаешь, что следующий номер тематический, про кошек? – спрашивает Яна.

      – Нет. У нас нет кошек. Только собаки и олени. Давай разобьем им окно?

      – Спалимся.

      – Надо только добежать до угла. Там улица и мост. Беги куда хочешь.

      – Знаешь, я тоже напишу про оленя. Разрезанного заживо. Как думаешь, проканает?

      – Без базара, – говорю я и поднимаю с земли теплый тяжелый камень.

      Танцующая

      По вечерам я часто видел ее у дальних домов, танцующую в тишине среди деревьев, видел, как она кружилась на траве, поднимая руки над собой, то и дело наклоняя голову, как будто приветствовала кого-то невидимого. Я хотел подойти к ней и спросить – зачем она танцует одна в сумерках без музыки, но всегда боялся прервать этот медленный танец, в котором было что-то странное и пугающее – в этом беззвучии и поклонах в пустоту – и шел своей дорогой.

      Но однажды мне повезло. Раз, когда я уже совсем проходил мимо, она остановилась – как будто тот, кому она кланялась так вежливо и нежно, ушел, и посмотрела на меня. Я тоже остановился и улыбнулся – так, на всякий случай, но она не ответила на мою улыбку, а только убрала прядь волос с лица и продолжала смотреть. Было совсем тихо, темно и тихо, только очень далеко звенели на стыках железные колеса.

      – Здравствуйте, – сказал я и, поскольку она не отвечала, спросил, – а что вы делаете?

      – Я танцую во тьме, – отвечала она.

      – Это странно, – подумав, сказал я. – Танцевать здесь, в такое время, одной, без музыки – это очень странно. У нас никто так не делает.

      – А у нас – да.

      – Где у вас?

      – Там, – сказала она и повела рукой, будто показывая на что-то за моей спиной. Я оглянулся, но ничего не увидел, только сиреневую полосу горизонта с кусочком солнца, которое уже почти скрылось,