Осенние сны. Николай Варнава

не отпускает людей. Только по особому разрешению, раз в два-три года, я выезжаю на дальнее кладбище хоронить близких. И когда бы это ни случилось – нежной или пылающей зимой, грязной или свадебной весной, молодым, высоким или умирающим летом, царственной, плачущей или последней – сухой, каменной бесснежной осенью – всегда несколько могил встречают нас свежим песком, и приходится искать старшего, чтобы узнать, какая из них – наша.

      Остальное время я работаю. Зимой луна – всегда желтая и круглая – стоит над тополями до позднего утра, указывая мне путь, и когда я захожу в отделение, сумерки за высокими окнами ещё хранят свою силу. Я онколог. По будням я оперирую больных, многие из них еще живут какое-то время, а по субботам хожу к женщине. Она живет в высокой башне, на самом верху, и я все время думаю о ней, пока стальной трос наматывается на барабан, поднимая тесную железную клетку. У нее черные волосы и одета она во все черное, и глаза еще больше темнеют, когда она молча впускает меня к себе. Она ставит цветы в вазу на окне и все трогает руками тонкие стебли, пока я снимаю пальто. Мы садимся рядом и тихо, медленно говорим обо всем, а потом я опускаюсь на пол, целую ее руки, колени и остаюсь с ней до утра, и когда приходит свет, новый день дает нам силы жить дальше. Когда мы в последний раз делаемся близкими, а потом прощаемся, все повторяется – две пустые чашки на белом пластике, чистая мокрая пепельница, холодные ладони, сжимающие мои виски так нежно, как будто могут защитить от смерти, разматывающийся трос, опускающий меня на землю, и тугая железная дверь – все повторяется, и я иду, не оглядываясь, навстречу людям.

      А вечером я долго лежу, заложив руки за голову, смотрю на яркую, отделенную стеклом и железной решеткой, луну, думаю о разном и засыпаю. И когда рано утром взрываются часы, мне кажется, что я уже никогда не встану.

      Про оленей

      Я прихожу к ним каждый месяц на полную луну. Поезд прибывает ровно в полдень, от вокзала – рукой подать, у них обед, и я жду. Я сижу в полутемной приемной, на деревянной скамье среди гладких стен, окрашенных зеленой эмалью, и жду. Прямо передо мной плакат – красивая женщина с розовой бутылочкой в руках. Они все не идут, и я в который раз перечитываю надпись: «Шампунь Редактор. Даже если Вы забыли о своем Редакторе – он помнит о Вас».

      Я не мылся с прошлого полнолуния, и голова чешется. Наконец, внизу хлопает дверь, слышатся звуки шагов, они идут. Они проходят мимо, так, как будто меня нет, и закрывают за собой дверь. Я жду из вежливости несколько минут, стучу и захожу в кабинет. Они не обращают на меня внимания, разбирают свои бумаги, и я сам подхожу к одной из женщин, той, что подхожу всегда.

      – Здравствуйте, однако, – говорю я.

      – Что у вас? – отвечает она, не поднимая головы.

      – Рассказ, – говорю я, – «Последний снег».

      – Про оленей?

      – Да, про оленей…

      – Хорошо, приходите через месяц, я посмотрю.

      – До свидания.

      Она