Божья коровка. Анатолий Дроздов

боец с трубой в руках. Присел, пристроив на плече, и приник к визиру командно-спускового блока. Хлопок – и дымный след ракеты устремился к танку. Она попала точно в башню, но «Леопард» ее как будто не заметил. Взревел движком и устремился прямо к ним.

      – Вторым давай! – рявкнул Лосев.

      Вторым не получилось – не сработала «шайтан-труба». Это был «Энлоу», английское дерьмо, которое стреляет через раз. Гулямов, лучший ротный птурщик, отшвырнув «Энлоу», заскочил в траншею. Песец, других в запасе не имеется.

      – Пион, Пион! – Лосев крикнул в рацию. – Огонь – на нас! Передаю координаты…

      Он все кричал, а танк неумолимо пер на них. Следом, прячась за кормой, рысили шустрые укропы. На фланге застрочил ПК, отсекая их от «Леопарда». Танк дернул башней и выстрелил из пушки. Пулемет умолк. Танк покатил к траншее, опуская дуло пушки. «Не успеют их накрыть», – понял Лосев. Зрачок ствола уставился ему в лицо. «Песец!» – подумал Николай. Разум требовал отбежать по ходу сообщения или хотя бы присесть на дно траншеи, но тело вдруг оцепенело, и он с ужасом понял, что не в состоянии пошевелиться. Из дула танка вырвались огонь и дым, Лосев увидал стремящийся к нему снаряд, но тот вдруг почему-то замедлился и шлепнулся на бруствер, не взорвавшись. А после зазвенел – пронзительно и противно.

      Весь в поту, Николай вскочил с дивана и ошалело огляделся. Он в комнате, вокруг темно, но можно разглядеть очертания предметов. Сон, всего лишь сон… Но, блин, до чего ж реальный!

      Звонок внезапно повторился – звонили в дверь. Николай, как был – в трусах и майке, побежал в прихожую, где, щелкнув выключателем, зажег свет и отпер дверь. За нею оказался дядя Вася. В руке он держал объемистый узел.

      – Вось, принес, – сообщил племяннику. – Твои рэчи.[11]

      Не говоря ни слова, Николай забрал тяжелый узел. В нем что-то звякнуло.

      – Подстилку возверни, – заторопился дядя. – Яна мая.

      Николай отнес узел на кухню. Там, водрузив его на стол, стал доставать кастрюли и тарелки, выкладывая их рядком. Нашлись здесь чашки с блюдцами и чайник для заварки – похоже, что комплект. Еще ножи и вилки и другая утварь. Но более всего удивили Лосева рубашки с кепкой, лежавшие на дне узла.

      – Твои, – промолвил дядя. – Я их не носил, в шкафу лежали.

      Лосев достал оказавшийся в узле халат – явно женский. Об этом говорила пёстрая расцветка ткани.

      – Олькин, – пояснил опекун. – Его тоже не носили.

      Он забрал подстилку и, сложив, сунул в карман.

      – Я пойду? Мне на смену.

      – Постой! – ответил Лосев. – Я видел у тебя такую сумку… Из сетки сплетена.

      – Авоська?

      Николай кивнул:

      – Дай мне.

      – Пятьдесят копеек стоит, – промолвил дядя, доставая сумку.

      – Из долга вычтешь, – сообщил племянник, забрав авоську. – Свободен.

      Но опекун остался у стола.

      – Ты, эта… – начал, глядя в пол. – Не говори никому про меня и Лизку. Что гроши у тебя забрали, рэчи… Дознаются в деревне – здоровкаться

11

Рэчи – вещи (бел.).