Постоялый двор «Три ноги». Заморочинские сказки. Наталия Алексеева

сонет слушать? – наконец сказал он.

      – Нет, Тихон, извини.

      – Как пожелаете, юная волшебница, – съязвил он поклонившись и, прежде чем исчезнуть, добавил: – Яга урожденная!

      Язва всё-таки наш домовой, хоть и поэт. Эх, Тихон! Нечисть какая, весь сон сбил! Крикнуть, что ли, Ваське. чтоб Баюн ко мне заглянул? Нет, не стану бабулю беспокоить. Ей еще на печи устраиваться, нос в потолок втыкать, ногу костяную поперек избы протягивать.

      ********

      Когда я спустилась утром в горницу, бабули там не было. Придётся самой хозяйничать, негоже харчевне без снеди простаивать. Я расстелила на большом столе скатерть-самобранку и зачитала сегодняшнее меню. Скатерть даже не поморщилась. Я наклонилась ниже и громко повторила заказ. Проклятая салфетка не отреагировала. То ли меня не признаёт, к бабуле привыкши, то ли поизносилась совсем.

      – На тряпки пущу, – пригрозила я.

      Через мгновение на столе оказался огромный горшок пшёнки. Пшённой каши в меню не было.

      – И то хлеб! – вздохнула я, и сейчас же рядом с горшком появился каравай белого хлеба.

      Тёплый сдобный дух поплыл по горнице.

      – То-то же, ветошь несчастная!

      Цветочные узоры по краю скатерти сложились в слово: “Хамка”. Я усмехнулась – волшебная утварь, а туда же – ругается.

      Вдруг у меня за спиной с грохотом распахнулась дверь, и на пороге появился богатырь. Он стянул шлем с копны немытых, нестриженных волос и пробасил:

      – Здрава будь, Олесенька.

      Я его не сразу из-за бороды признала, а когда признала,повисла у него на шее, и мы трижды расцеловались в обе щёки.

      – Дядя Добрыня! Вернулся!

      – Ополоснуться б мне с дороги, – сказал Добрыня, усаживаясь за стол и подвигая к себе горшок с кашей. – Негоже пред князем аки чумичка являться.

      В подполе гневно хлопнул крышкой бочки с соленьями Тихон. Ишь ты, “чумичка” ему не понравился. А не подслушивай!

      Сейчас, дядя Добрыня, баню истоплю.

      – Принесла б ты, дочка, – облизывая ложку, сказал Добрыня, – капустки квашеной. Дюже у Яги капустка знатная.

      – Бегу, дядя Добрыня!

      Я схватила миску и потянула кольцо на двери в подпол, открыла и уже на нижних ступеньках услыхала:

      – И грибков прихвати! И огурчиков солёных!

      В подполе темно и холодно. Я зажгла ведьмин огонь и в его голубоватом свечении увидала домового, который, примостившись на краю бочки, поедал капусту.

      – Опять ты за своё, Тихон, – укорила я его, – кризис жанра?

      – Я бездарность, – простонал домовой. Капуста длинными нитями свисала с его усов, и сок орошал густой мех на груди.

      – Да брось ты, – я осторожно обошла компашку мелких упырей, развалившихся прямо на земляном полу, – тебе надо встряхнуться, развеяться.

      Тихон испустил горестный вздох и захрустел капустой.

      Меня вдруг осенило:

      – Тихон, тебе надо устроить творческий вечер!

      Домовой перестал жевать и уставился на меня жёлтыми глазами.

      – Ты подготовишь