Ревизор: возвращение в СССР. Серж Винтеркей

и показывая толстый слой бинтов с жёлтым пятнами.

      – А что за имя такое: Варлен? Иностранное? – полюбопытствовал я.

      – Сам ты иностранный. Варлен это Великая АРмия ЛЕНина, – гордо сказал дед.

      – Понял, – усмехнувшись про себя сказал я и лёг на кровать. В животе заурчало.

      – А когда здесь кормят? – спросил я.

      – Жрать хочешь? Значит, жить будешь, – отозвался Иван. – Скоро, наверное, накормят. Митрич, когда завтрак?

      – В 8 утра. Ещё час ждать, – ответил дед.

      А есть так хотелось! Такого сильного голода я давно не испытывал. Что значит молодой организм. А мозги старые. Передо мной здесь такие возможности открываются исключительные. Рациональная часть моей личности все еще отказывалась до конца поверить в произошедшее. А вот эмоции давали о себе знать. Периодически ловил себя на том, что испытываю что-то похожее на эйфорию, ловя кайф от ощущения молодости, силы, бурлящей в жилах энергии.

      И всё же. Почему ты, братец Пашка, с моста прыгнул? С высоты своего опыта я видел только одну объективную причину для такого поступка: смертельная болезнь с мучительным концом. Со всем остальным можно и нужно жить.

      Хотя в юности любой мало-мальский стресс воспринимается как трагедия вселенского масштаба.

      Я прикидывал варианты «трагедий», с которыми мог столкнуться Пашка.

      Первое, что пришло в голову: несчастная любовь. Влюбился паренек в девицу стервозную. Сам-то с виду неказист, шансы закадрить не самые лучшие, мягко говоря. А она может еще поиздевалась как-то или условие какое поставила невыполнимое. Мог пойти с горя и сигануть. Хотя, конечно, такой сценарий говорит не в пользу Пашкиного характера. Глупость откровенную спорол.

      Второе: с родителями не повезло, они алкаши или психопаты. Но всегда можно сбежать от них, поступив учиться куда-нибудь, где есть общага. Да хоть в суворовское училище.

      Третье: в школе с учителями или одноклассниками проблемы. – Смотри вариант номер два.

      Безвыходных положений не бывает.

      В палату заглянул Ефремов и кивком головы вызвал в коридор Николаева. Коротко проинструктировал его о чём-то и ушёл. Иван вернулся на свою кровать и опять закурил.

      У меня уже в горле першит от дыма и глаза слезятся. Ну ничего. Скоро у них сигареты закончатся.

      Из коридора послышался громкий стук каблуков, в комнату почти вбежала женщина лет пятидесяти плюс-минус. Выше среднего роста, тёмно русая, стройная, миловидная. Ей бы выспаться и была бы красавица.

      – Павлик! Сынок! – бросилась она ко мне.

      Я резко сел в койке. Вот так номер. Это моя матушка. Она присела рядом, обняла меня и расплакалась. В дверях показался Ефремов.

      – Ну-ну, – обнял я её за плечи, – всё хорошо.

      – Ты не пришёл вчера домой! – сквозь слёзы жаловалась матушка. – Я ходила к участковому. А ночью позвонили, сказали, что ты в реку упал, и тебя отвезли в больницу.

      В реку упал – хорошо сказано. Она не знает, что я сам прыгнул? Или не хочет говорить при всех?