Ревизор: возвращение в СССР. Серж Винтеркей

Мультфильм». Цветные телевизоры уже есть?

      – Есть чего слушать, да нечего кушать, – вставил Митрич свой пятачок в наш с Иваном разговор. Бабулька Митрича уже ушла, и он не знал, чем себя занять. Я так и не понял, есть уже цветные телевизоры или нет. Но переспрашивать не стал, уж больно тон у Митрича был какой-то недружелюбный.

      Пришли доктора. Хитрый старичок Демьян Герасимович, я уже знал, что он главврач этой богадельни, опять со всеми по очереди беседовал. Когда подошла моя очередь, я сел в койке, в ожидании очередных проверок от него. Но он очень добродушно спросил:

      – Ну что, мил человек, вспомнили что-нибудь?

      – Не особо, – честно ответил я. – Точнее ничего не вспомнил. Но так даже интересней.

      Старичок усмехнулся.

      – Может быть. Может быть, – задумчиво проговорил он, внимательно глядя на меня. Потом обратился к доктору Юрию Васильевичу, – и что, кроме этого синяка на лбу, больше ничего?

      – Ничего, – ответил доктор.

      – Ни головных болей, ни головокружения, ни тошноты не было? – спросил уже меня Демьян Герасимович.

      – Да нет, не помню такого, – честно ответил я.

      – Он ничего не помнит, – хохотнул Иван.

      – Может, имело место эмоциональное потрясение? – предположил Юрий Васильевич.

      – Может быть. Может быть, – нейтрально проговорил главврач и непонятно было, согласен он с этой версией или нет.

      Я смотрел то на одного доктора, то на другого, следя за ходом их мысли и пытаясь предугадать результат. Ничего не понял и выпалил:

      – Домой хочу.

      – Не спешите, батенька. Полежите, отдохните. Куда вам торопиться? – успокаивающим тоном сказал главврач. – Вы хоть дом свой найдёте?

      Не найду, конечно, но язык до Киева доведёт.

      – Ладно. Понял, – буркнул я, смирившись с необходимостью провести в больнице еще один день.

      Обход закончился.

      Немного погодя, пришла бабушка. Я обрадовался ей так, что не смог скрыть этого. Я вскочил с койки, обнял её и чмокнул в щёчку. Она удивилась моему порыву, но восприняла естественно, улыбнулась и протянула мне авоську. Я выложил на свой табурет две плюшки сердечком, бутылку кефира и баночку варенья.

      – Пойдём покурим, – сказала она и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу из палаты.

      Вид у неё был озабоченный, и когда мы пристроились у подоконника, я её спросил:

      – Как дела? Как прошел вчера приём трудящихся?

      – Да, ничего нового. Каждый раз одно и то же, – отмахнулась Эльвира. – Домой вчера пришла, Полька ревёт.

      – Что случилось? – напрягся я.

      – Не знаю.

      – Ты не спросила?

      – Как я могла спросить? Она же тихонько ревела, чтобы я не слышала.

      – А ты услышала и сделала вид, что не слышала, – развел руками я, – Ну что за детский сад? Бабушка, ну тебе сколько лет? Шестьдесят пять? Семьдесят?

      По ее растерянному взгляду я понял, что опять сморозил что-то не соответствующее моему возрасту и положению.

      – Шестьдесят, –