Маятник птиц. Татьяна Столбова

она позвонила в больницу, а там говорят – оформляют выписку. Вот зря! Повалялась бы в спокойной обстановке, отдохнула…

      – Скоро буду дома, – сказала я, перебив ее. – А через полчаса жду тебя. Без Насти.

      – Аннуся, так рабочий день, у меня дел по горло…

      Снова нотки растерянности в ее голосе.

      – Не опаздывай.

      Я нажала «отбой» и вернула мобильник Байеру.

      Несколько минут мы ехали молча.

      Несмотря на нераннее утро, машин на дорогах было много, как и людей на тротуарах. В безоблачном небе хаотично летали чайки, истошно вскрикивая. На их серебристых крыльях сверкали солнечные блики.

      Когда-то чайки напоминали мне о море, теперь напоминают о помойке.

      – Анна, мне все это не нравится, – вдруг сказал Байер. – И я согласен с Тамраевым, что…

      Он остановил «Додж» перед светофором. Красные цифры начали обратный отсчет от 60.

      – Не сейчас, Эдгар Максимович, – ответила я. – Прошу вас… Поговорим позже.

      Он бросил на меня короткий внимательный взгляд, кивнул.

      Я прикрыла глаза. Шишка на голове, увенчанная подсохшей ссадиной, нудно болела. Озноб пробирал до костей.

      Перед моим мысленным взором в темноте промелькнула светлая джинсовая куртка – Абдо плавно прошествовал мимо, даже не повернув ко мне головы. Потом я услышала голос отца – тихий, доносящийся издалека: «Не другой идеальный мир… Этот…» Нет-нет, не этот. Не этот. В этом точно что-то не так. Не только моя жизнь разладилась, покатилась под откос, и я держу ее на поникших плечах из последних сил. Все вокруг рушится. Кто удержит всю эту махину? Кто подставит плечи?

      Мои чувства вновь обрели оттенок мрачности и отчаяния. Я погружалась в зябкий туман, не желая выходить на свет.

      «Додж» мягко тронулся с места.

* * *

      Гостиная – самая большая комната в нашей старой квартире. Я редко захожу сюда. Мне тут просто нечего делать.

      Два окна, одно из которых полукруглое эркерное, выходят на проспект. На подоконниках стоят три горшка – с алоэ, бальзамином и геранью. Поливает их, естественно, Тамара. Посередине комнаты – журнальный столик с овальной сосновой столешницей, подаренный мне дядей Ариком несколько лет назад, кресло, два венских стула, у стены – большой диван, я купила его перед нашествием гостей на мое тридцатилетие; на стене напротив двери висит картина, абстракция пастельных цветов. Если в нее долго вглядываться, то начнешь различать лица, но стоит отвести взгляд – они исчезнут. Картину когда-то подарил матери ее прадед; имени художника никто не знал. Хотя в нижней части холста имелись выцветшие инициалы, различить их было невозможно.

      Почти вся мебель осталась с прежних времен, основная часть – еще от дедушки. Я выбросила отсюда только старый цветной телевизор и продавленный раскладной диван. Когда-то эта комната превращалась на ночь в родительскую спальню, с утра вновь становясь гостиной, где наша семья проводила время за просмотром телевизионных