было некогда. Розенский поднял телефонную трубку и набрал номер брата. Тот выслушал, не перебивая, и сказал, что очень удивлён его просьбой, потому что ничего до сих пор подобного между ними не происходило; из сказанного может сделать вывод, что брата с такой просьбой вынуждают обращаться какие-то исключительные причины-обстоятельства. «Я у тебя, Миша, не спрашиваю, что за проблема, – сказал Валерий, – но раз говоришь, что эта проблема тобою решаема и для этого надо не так и много денег, как говоришь, двадцать рублей, хотя замечу, что двадцать рублей составляют ровно половину моего аванса, и это не такая маленькая сумма, но не буду нарушать наказ нашего папы никогда не давать взаймы родным, поэтому просто подарю тебе двадцать рублей. В связи с этим я вспоминаю историю, имевшую место в бытность нашего папы. У него был, как ты знаешь, брат Рувим, и были тогда трудные времена. Так вот, ему наш папа подарил целую пачку чаю, что для того времени был очень серьезный жест, – чай почти на вес золота, потому что деньги не имели никакого веса. Но по прошествии какого-то времени Рувим вернул нашему папе пачку чаю… Вот видишь, был такой случай, и как строго соблюдались обязательства!» – «Да, да, в точности не помню о таком случае между папой и дядей Рувимом, но, кажется, мне кто-то говорил об этом», – сказал Михаил Розенский, слушая наставительную и длинную речь старшего брата и покручивая в это время с нетерпением, ожидая, когда же тот закончит поучать, пуговицу на пиджаке. «Миша, ты тогда был еще мал и мог не знать об этой истории… Однако мне интересно: от кого же ты мог слышать о ней? Я, мне кажется, не рассказывал тебе об этой семейной истории. А это была очень поучительная история… До сих пор помню, как папа передавал из рук в руки пачку чаю. Он ее передавал так, как будто это была хрустальная ваза, которую если уронишь, то уже никогда не восстановить… Так было именно с пачкой чаю… Я даже запомнил, какие на той пачке были нарисованы слоники; их было три, а чай был не простой, а индийский – вещь по тому времени, скажу тебе, совершенно невероятная, расстаться с которой папе, я так думаю, было очень нелегко…»
Розенский продолжал вертеть пуговицу, думая о том, что и его брату также нелегко расстаться с двадцатью рублями, и не заметил, как перекрутил нитки и пуговица отвалилась. Он от злости чертыхнулся и в ответ услышал: «Миша, ты, пожалуйста, разговаривай со мною в трубку, не отвлекайся, потому как я не расслышал, что ты сказал». Терпение Михаила Розенского было на исходе, и он уже хотел отказаться от затеянной просьбы с деньгами, как в трубке была произнесена фраза, из-за которой и продолжался их долгий диалог: «Быть может, когда-то так случится, что и ты мне тоже подаришь двадцать рублей, как подарил дядя Рувим нашему папе». От радости Розенский чуть не уронил телефон и почти крикнул: «Да, Валера! Мой дорогой старший брат, я обязательно подарю тебе двадцать рублей и еще что-то от себя лично… Кажется, я вспомнил, кто мне рассказал историю о той пачке чаю… Я её слышал от нашей тетушки Иски, которая
