Золотая чаша. Генри Джеймс

другом. Больше того, и для них такого вопроса тоже не стояло. Вот, теперь ты знаешь мою позицию, – закончила она.

      Тут она поднялась с места, словно эти слова были голубым лучом дневного света, к которому она мучительно пробивалась сквозь какой-то темный тоннель, а ее восторженно зазвеневший голос вместе с вновь обретенной уверенностью можно было бы уподобить пронзительному свистку паровоза, вырвавшегося на простор.

      Она прошлась по комнате, выглянула на мгновение в августовскую ночь, остановилась перед одной, другой вазой с цветами. Решительно, похоже было, что она доказала все, что требовалось доказать, как будто успех затеянной ею операции стал неожиданностью для нее самой. Возможно, прежние расчеты были не свободны от ошибок, но новые окончательно разрешили все сомнения. Муж, как ни странно, остался сидеть, где сидел, и, казалось, совершенно не вникал в результаты ее рассуждений. Ее энтузиазм его только смешил, и точно так же его не увлек порыв ее восторга; возможно, он не хотел признаваться, что всерьез заинтересовался этой историей.

      – Ты хочешь сказать, – спросил он вскоре, – что князь уже забыл Шарлотту?

      Она круто обернулась, словно он нажал какую-то пружину.

      – Само собой, он хотел забыть – и это лучшее, что он мог сделать. – Как видно, миссис Ассингем действительно поняла все до конца и могла объяснить во всех подробностях. – У него достало на это сил, и он взялся за дело наилучшим образом. При этом не забывай, как все мы в то время относились к Мегги.

      – Она очень мила, но мне она всегда казалась прежде всего девушкой, получающей миллион годового дохода. Если ты намекаешь, что он именно так к ней и относился, то ты, безусловно, права. Согласен, ему, видимо, было совсем нетрудно забыть Шарлотту.

      Миссис Ассингем вскинулась, но лишь на мгновение.

      – А я никогда и не говорила, будто ему не нравились деньги Мегги, и чем дальше, тем больше.

      – А я никогда не говорил, будто они мне и самому бы не понравились, – отпарировал Боб Ассингем. Еще с минуту он курил в полной неподвижности. – Сколько из этого известно Мегги?

      – Сколько? – Она как будто прикидывала, как лучше выразить количество – в квартах или галлонах. – Ей известно то, что Шарлотта рассказала ей во Флоренции.

      – А что ей рассказала Шарлотта?

      – Очень немного.

      – Почему ты так уверена?

      – Да потому, что она не могла ей рассказать. – Миссис Ассингем снизошла до объяснения. – Некоторые вещи, дорогой, – разве сам ты этого не чувствуешь, при всей своей толстокожести? – некоторые вещи никто не мог бы рассказать Мегги. Есть такие вещи, честное слово, что я и сейчас не решилась бы ей рассказать.

      Полковник курил и думал.

      – Это бы ее настолько шокировало?

      – Это бы настолько ее напугало. Она бы так страдала – по-своему, тихо и незаметно. Она рождена, чтобы не знать никакого зла. И не должна узнать никогда.

      Боб Ассингем рассмеялся странным угрюмым смешком. Этот звук заставил его жену замереть