Реки Лондона. Бен Ааронович

называть мастером.

      – Мастером?

      – Да, такова традиция.

      Я попробовал про себя – хоть тресни, получалось «маса».

      – Может, можно инспектором?

      – С чего вы решили, что я предлагаю вам должность?

      Я глотнул пива, чтобы не отвечать. Найтингейл снова улыбнулся и тоже пригубил из своей кружки.

      – Как только вы перейдете этот Рубикон, пути назад уже не будет, – сказал он. – И да, можете звать меня инспектором.

      – У меня на глазах человек убил свою жену и ребенка, – сказал я. – Если существует разумное объяснение этому поступку, я хочу его знать. Если есть хоть малейшая вероятность, что он не сознавал, что творит, – я должен выяснить, так ли это. Потому что тогда, возможно, мы сможем предотвратить подобное в будущем.

      – Не лучший повод, чтобы выбрать такую работу, – сказал Найтингейл.

      – А разве для такой работы можно придумать хороший повод? – спросил я. – Я хочу служить, сэр, потому что просто обязан все об этом знать.

      Найтингейл отсалютовал мне кружкой.

      – Уже лучше.

      – А теперь что будем делать? – спросил я.

      – Ничего, – ответил Найтингейл, – сегодня воскресенье. Но завтра с утра мы отправимся на встречу с комиссаром.

      – Отлично! – обрадовался я.

      – Не торопитесь радоваться, – сказал Найтингейл. – Только он уполномочен принять окончательное решение.

      Новый Скотленд-Ярд когда-то был обычным офисным зданием, столичная полиция занимает его с 1960 года. С тех пор в кабинетах старшего руководства несколько раз делали ремонт. Последний раз это было где-то в девяностых. С точки зрения дизайна муниципальных учреждений это самый бездарный период после семидесятых. Наверно, поэтому приемная комиссара представляла собой унылое пустоватое помещение с отделкой ламинированной фанерой. Мебель была представлена цельными пластиковыми стульями. Чтобы добить посетителей «расслабляющей обстановкой», со стен на них взирали портреты шести предыдущих комиссаров. Сэр Роберт Марк (1972–1977) глядел особенно неодобрительно. Сомневался, видимо, что я внесу значительный вклад в общее дело.

      – Еще не поздно отказаться от принятого решения, – сообщил Найтингейл.

      Да нет, было уже поздно – а вот мне как раз захотелось, чтобы не было. Вообще, если констебль попал в кабинет комиссара, он либо совершил подвиг храбрости, либо сделал очень большую глупость. И теперь я сидел и думал, который из двух вариантов мой.

      Ждать нам пришлось всего минут десять, а потом секретарша комиссара пригласила нас в кабинет. Он был очень просторный, но такой же безвкусный и унылый, как остальная часть здания. Разве только стены были отделаны панелями из искусственного дерева цветом «под дуб». На одной стене висел портрет королевы, на другой – сэра Чарльза Рована, первого комиссара. Я худо-бедно изобразил парадную стойку «смирно» и чуть не покачнулся, когда комиссар протянул мне руку.

      – Констебль Грант, – кивнул он. – Ваш отец – Ричард Грант, не так ли? У меня есть кое-какие его записи той поры, когда он играл с Табби Хейзом [10].

10

Табби Хейз (Tubby Hayes, 1935–1973) – британский джазовый мультиинструменталист. Играл на саксофонах, флейте, вибрафоне.