Парижская трагедия. Роман-аллюзия. Танели Киело

тот заметил его, и тоже изменил свое направление на противоположное движению людей. Поэт ускорил шаг, желая настигнуть таинственного участника карнавального парада, но тот ловко просачивался меж людьми и все дальше удалялся от Гренгуара. Поэт старался не упустить его из виду, расталкивая народ в стороны, но вскоре объект исчез из поля зрения.

      Тибальт застыл в кромешной тьме небольшого переулка и задрал маску обезьяны наверх. Вытерев тыльной стороной ладони влажные губы, убийца расплылся в безумной довольной улыбке и выдохнул. Как вдруг…

      – Уже уходишь? – раздался звонкий голос поэта у него за спиной и Тибальт резко обернулся. – Самое интересное еще впереди.

      – Неужто это приглашение на ваш праздник жизни? – ехидно спросил убийца.

      – Оно самое. Не поверишь, но сегодня я бы предпочел быть рядом с тобой, mon amie, – насмехаясь, Гренгуар положил руку на грудь и слегка наклонил голову.

      – Держишь меня за идиота? Хочешь, чтобы я был у тебя на виду? Я не доставлю тебе этого удовольствия. – Тибальт с ненавистью смотрел на безмятежно улыбающегося поэта. – Прости, но у меня другие планы на эту ночь. Так пусть каждый занимается своим делом. Ты, как истинный клоун, будешь развлекать это стадо безмозглых животных, желающих только поржать над тобой, а я… я займусь тем, что у меня получается лучше всего. Так что разрешите откланяться.

      Маньяк отвернулся от Гренгуара и тут же увидел его перед собой и опешил, отшатнувшись назад.

      – Не хочу тебя расстраивать, mon amie, но боюсь, сегодня не всем твоим планам суждено сбыться, – лицо и голос поэта не оставляли собеседнику выбора. – Сегодня город и его жители принадлежат мне, и я не позволю испортить мне ночь, украсив Париж прекрасными, но мертвыми телами. Он и так выглядит достаточно нарядным. Без обид.

      Холодные черные глаза поэта, казалось, впились Тибальту в горло и душили его, но маньяк смог взять себя в руки.

      – И как же ты думаешь мне помешать? – с неуверенным вызовом произнес убийца.

      Зловещая ухмылка легла на губы Гренгуара, и он, наклонившись близко к уху Тибальта, прошептал:

      – Я лишу тебя того, чего ты желаешь больше всего на свете.

      Маньяк со всей силы стиснул челюсти и все его тело напряглось.

      – Хорошей ночи! – уже вновь веселым и беззаботным голосом произнес поэт и, поправив воротник плаща Тибальта, небрежно натянул маску обезьяны ему на лицо.

      Довольный собой, насвистывая мелодию Марсельезы, Гренгуар покинул переулок, а на его шее, обжигая огнем, вырисовывалась новая черная линия – шрам.

      Тибальт так и остался, неподвижно стоять во мраке переулка, и только блик отраженной луны, пробежавший по резко выхваченному лезвию бритвы, на миг разрезал тьму.

      Вся площадь Согласия вокруг деревянной сцены, которая ранее использовалась как эшафот, была заполнена людьми.