Гой. Пётр Межурицкий

вас должен упрашивать? – искренне удивился Евграфий Тимофеевич.

      Так Адольф и Павлазар Гитлеры в одночасье сделались Бредичевскими.

      26.

      Помаявшись по госпиталям, безрукий, но здоровый, Семен Свистун вернулся в родную Южную Пальмиру, когда война уже закончилась. Получилось это у него далеко не само собой. Неожиданно для себя он выяснил, что в Южную Пальмиру его попросту не хотят пускать.

      – Возвращайтесь туда, откуда были призваны в армию и не морочьте голову высококвалифицированным организаторам коммунистического строительства, мы лучше вас знаем, куда вам вернуться на благо родины, или вы ищите чего-то другого?

      – Я руку потерял, – почти с ненавистью произнес демобилизованный воин, понимая, что общается с мельчайшей сошкой на поприще бюрократии.

      – Другие жизни отдали, – недвусмысленно попрекая строптивца, небрежно заявил совслужащий и по слогам процедил сквозь зубы фамилию просителя, – Свис-тун, – после чего, заглянув в бумаги, не без удовольствия продолжил титулование, – Семен Пинхасович.

      – Я буду жаловаться.

      – Уж не в Сенат ли США, – находчиво съязвил чиновник. – Или, может быть, сразу в моцепекарню?

      Семен изо всех сил стукнул по канцелярскому столу оставшейся рукой.

      Произошло неожиданное. Вместо того чтобы выхватить пистолет и пристрелить на месте скорее контру, чем хулигана, немолодой начальничек откинулся на спинку стула и примирительно произнес:

      – Ты чего? Так себя в присутственных местах не ведут.

      – А вы чего?

      – А мне нельзя терять форму. Необходимо постоянно быть в тонусе. Да ты присаживайся, ишь вскочил.

      Семен понял, что сейчас последует если не рассказ в стиле саможития, то по крайней мере чистосердечное признание. И оно последовало.

      – Конечно, я из князей, о чем уже тридцать лет никто из окружающих меня не знает, но в любою минуту каждый может догадаться. Чего мне только стоило приучить себя руки после посещения туалета не мыть и о мыле в рабочее время никогда даже не заикаться. А еще надо не забывать время от времени после себя в туалете не сливать. Уже скоро тридцать лет мучаюсь, а все как в первые дни. И шанс у меня избавиться от социальных страданий только один: сделать карьеру, пробиться хотя бы на уровень обкома, где некоторые уже научились мыть руки, возвращаясь со встреч с трудящимися, и где всегда есть в туалете мыло. И где вообще во всем стараются быть похожими на нас, а теперь уже и на гитлеровских фашистов. Вот я и стараюсь, Семен, хотя выше этого стула мне заведомо никогда и никуда не подняться.

      Пожилой совслужащий глубоко вздохнул и предупредил:

      – Все равно ничем не могу тебе помочь. Разумеется, я потомственный антисемит, но дело не в этом…

      В проеме скрипнувшей двери на мгновение показалось озабоченное лицо секретарши.

      – Подождут! – рявкнул совслужащий, и лицо испарилось.

      Секретарша скрылась в приемной, где народное возмущение уже вырывалось наружу.

      – Что