Любовь в нашей жизни. Полезные рекомендации психолога о самом главном. Инна Томиловская

после химиотерапии.

      По палате поплыл запах свежего арбуза. К столу неуверенно подтянулись остальные.

      – И правда снимает?

      – Угу, – со знанием дела подтвердила я, подумав: «А кто ж его знает…»

      Арбуз сочно захрустел.

      – И правда прошло! – сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.

      – И у меня. И у меня, – радостно подтвердили остальные.

      – Вот, – удовлетворенно закивала я в ответ. – А вот случай у меня смешной один раз был… А анекдот про это знаешь?

      В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась:

      – Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать мешаете!

      Через три дня врач нерешительно попросила меня:

      – А вы не могли бы перейти в другую палату?

      – Зачем?

      – В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжелых.

      – Нет! – закричали мои соседки. – Не отпустим.

      Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи – просто посидеть, поболтать. Посмеяться. И я понимала почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно.

      Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали ее похожей на зайчонка. У нее был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться.

      А через неделю я увидела, какая у нее обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол, который увенчивали бутылки с кумысом, от которого мы быстро захмелели, а потом перешли к танцам. Пришедший на шум дежурный врач сначала ошалело смотрел на нас, а потом сказал:

      – Я тридцать лет здесь работаю, но такое вижу в первый раз.

      Развернулся и ушел. Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо. Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: и книги, и компот, и соседку, и машину во дворе за окном, и старое дерево. Мне кололи витамины. Просто надо же было хоть что-то колоть. Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала:

      – Гемоглобин у вас на двадцать единиц больше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.

      Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она ошиблась с диагнозом, но этого быть никак не могло, и это она тоже знала.

      А однажды она мне пожаловалась:

      – Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть!

      – А какой у меня теперь диагноз?

      – А я еще не придумала, – тихо ответила она и ушла.

      Когда меня выписывали, врач призналась:

      – Так жалко, что вы уходите, у нас еще много тяжелых.

      Из нашей