Листает ветер рукопись мою. Лариса Миронова

перст, и сам теперь следит за ним, а не

      сидит, как старый пень, или на выслуге царь-перс.

      Когда сад вырос, он оградой замкнул его от

      злого взгляда, на зубчатой глухой стене фигуры

      есть, они одне сюда не могут въехать иль войти,

      чтоб в играх счастие найти. Мой господин —

      великий Репозан, но лишь когда лепешек

      воз роздан. Да, лишь когда труды закончит он,

      об этом, верно, знает Руссильон. Сюда приходит

      он всегда, чтоб слушать пьяного весной дрозда.

      Когда же он резвится, то и народ всяк веселится

      в чудесном сем саду (теперь уж точно я сюда не

      раз зайду). Ему всегда бывает лестно,

      что мест красивей неизвестно.

      Когда окончен был рассказ, я, протеревши

      правый глаз, сказал: «Наверное, у вас так всё

      приветливо вокруг, раз ваш законный милый

      друг месье Де Репозан, блистательных особ

      собрав, покажет свою свиту, чтоб мог я ею

      восхититься, дивяся виду, когда в ней всякий

      столь красив, и даже вовсе не спесив!»

      Но больше слов я не нашел и молча дальше

      я пошел… Да, правда, вижу – сад цветущий,

      но раз хозяйкою допущен, то за высокою стеной

      нашел я прямо рай земной. Зачем слова?

      Воображение богато, но и оно тут бедновато,

      чтоб в красках передать сей рай, как ты

      его ни представляй. Здесь ласточки легки как

      стрелы, и всюду слышен птичий звон, он так

      силен, я знаю, что без труда заглушит попугая.

      Так ими поглощенный, я ликовал, и, увлеченный

      виденьем славным, всё забыл, и даже очень

      счастлив был. За столь бесценную услугу

      благодарю свою подругу, что в кущи райские

      ввела и так добра ко мне была, её в стихах

      превозношу, что было после, расскажу, чтоб

      увидать из глазу в глаз того, кто сад

      этот отдаст в моё именье хоть на час.

      (Я после опишу сей сад, животных полный

      вертоград!) Итак, я здесь безмерно рад: справляя

      службу куртуазно, поют здесь птицы очень

      разно, вот тут уверен я почти, что ноты не у всех

      в чести. Тут лэ любовные звучат, поёт их птиц

      большой отряд, одни на низких нотах шпарят,

      другие, меж собой базаря, берут высокие тона.

      Так набежавшая волна мне звуком сердце

      освежила и от хлопот земных отмыла

      без мыла, щетки и ерша, ну до чего вся жизнь

      здесь хороша! Однако где же Репозан?

      Хоть глазом глянуть, всё отдам,

      на самом деле, что из себя он представлял,

      мужчина этот бонвиван. «Ага, да вот он, вот

      смешит! – кричит мне громко Сан-Суси, —

      Иди на запах, поспеши! Какой? Ой-ёй…

      Да боже ж мой, ну ты совсем, дружок, простой!

      Укропа с тёртой мятой! Болван такой! Ты что-то

      там ещё сказал? Получишь пинка в зад!»

      Тут ринулся я в сад, сгорая любопытством,

      сжимая свой оскал. Плутал недолго, но сперва

      я услыхал камланье птах, и лишь потом я вдруг

      узнал того, кого я здесь искал,