Бухтарминские кладоискатели. Лухтанов Григорьевич Александр

крепче становятся. – И добавил: – Вы пока обкапывайте ящик со всех сторон, а я за выдергой сбегаю. Без неё нам туго придётся. Да, пожалуй, и топор не помешает, – сам себе добавил он.

      Со скрипом отвалили крышку, и взору предстала картина, без трепета и волнения которую не мог бы видеть ни один кладоискатель. Среди полуистлевшей бумаги выступало что-то розово-красное, сложенное рядами.

      – Чайные чашечки и блюдца! – с удивлением произнёс Стёпа, смахнув слой бумажной трухи сверху.

      – Сервиз, – подтвердил Роман.

      – Он и есть, что я вам говорил, – спокойно сказал Пахомыч. – Вынимайте всё до конца, а там уж и ящик надо вытащить.

      – Красота! – Роман бережно держал, рассматривая ярко-красного цвета чайную чашечку с рельефными золотыми розочками на боках. – Ага, вот тут на донышке есть надпись, – вдруг заявил он. – Здесь написано: «Фарфоровый завод Кузнецова».

      – Да-да, была такая знаменитая на весь мир фирма, – подтвердил Пахомыч. – Драгоценная посуда. На неё только смотреть можно, любоваться, а не чай пить. Глядите, стенки бумажной толщины. Вот ведь умели же люди!

      Всего достали из ящика около сорока предметов, где были и сахарницы, и вазочки, и кофейницы, и всего несколько чайных серебряных ложечек. Лишь три чашечки оказались раздавленными, все остальные целы.

      – До чего ж пригожа эта посуда!– восхищаясь, ходил вокруг всего этого добра, разложенного на земле, Пахомыч. – Надо же и как-то упаковать эту хрупкость, чтобы не побить.

      – Побольше бумаги или ветоши, – советовал Рома.– Аккуратно завернуть.

      Выгрузив всё до дна, с трудом подняли ящик, весивший не менее пуда, и тут всех ожидал ещё один сюрприз. Под деревянным ящиком лежал другой – небольшой, свинцовый.

      – Крышка запаяна или заварена, – заявил Стёпа, внимательно рассматривая шкатулку. – Нигде ни щелочки, – наконец определил он.

      – Неужели сам Карпей Афанасьич закладывал? – бормотал сбитый с толку Пахомыч. – Анисья-то до такого бы не додумалась. Да и где ей, девке-то! Давай ножом подрежем. Свинец-то, он мягкий.

      – Мягкий и не ржавеет, – торжествующе согласился Роман.

      Аккуратно сковырнули крышку, и из ларца посыпались бумажные царские ассигнации и николаевки.

      – Карпей, Карпей! – машинально повторял Пахомыч. – Он, он деньги заложил. Да что толку-то от них? Только для музея. Успел-таки спрятать!

      – Тут есть что-то ещё, – заявил Стёпа, развёртывая сложенные вчетверо бумаги.

      Все трое склонились над развёрнутыми большими листами, красиво разрисованными картинками, где самыми важными были двуглавые царские орлы.

      – Это похвальные грамоты, выданные гимназисту Алексею Карпеичу Шашурину, – бегло прочитав текст, заметил Роман.

      – Вот как! – удивился Пахомыч. – Алексей – это сын Карпея Афанасьича, брат Анисьи, значит. А я, признаться, как-то и забыл о нём. Сгинул он совсем молодым, в Гражданскую воевал на стороне беляков.

      – Одна выдана в 1912-м и посвящена Отечественной войне 1812 года. Да, тогда ведь отмечалось