Целитель-9. Валерий Петрович Большаков

Надю морфинисткой! У наркоманов все руки и ноги обколоты! А здесь? Кстати… Она так и сидела за рулем? Без дубленки?

      – Сам удивился, – Савельев потер подбородок. – Холодно же…

      – Синяков на теле нет? Ее не насиловали?

      – Никаких следов, – оперативник поиграл желваками, и вытолкнул, пряча злость: – Медэксперт доложил, что Темина умерла девственницей.

      Мы помолчали, каждый думая о своем.

      – И вот еще какая деталь, – сказал я, смягчаясь. – Не всё так натурально, как кажется. Надя – левша. Сделать себе укол в правую руку она, наверное, смогла бы, но в левую – извините.

      Савельев переглянулся с Ивановым.

      – Значит, кто-то другой ввел морфий… – медленно проговорил Борис Семенович. – Не хреново девки пляшут… по четыре сразу в ряд!

      – Если это вообще был наркотик! – резко сказал я. – Могли и спецпрепарат вколоть – для развязывания языков у молчуний! Надя выболтала все секреты, которые знала, и ее убрали. Как вам такая версия?

      – Она мне очень не нравится, – поугрюмел генерал-лейтенант. – Очень…

      – Образец крови Теминой мы отправили на анализ… – промямлил капитан Савельев.

      Я лишь шумно выдохнул.

      Мой взгляд шарил по искореженному задку «Жигулей», по сине-белому «ЗиЛу», но всякий раз возвращался к Наде. К телу Нади. Мертвому телу.

      «Жертвы имеют право на справедливость», – мелькнуло в голове. Да, имеют…

      – Михаил! – окликнул меня Иванов, будто почуяв настрой. – Только без самодеятельности! Ладно?

      – Ладно! – легко пообещал я, скрестив пальцы в кармане.

      Вечер того же дня

      Москва, улица Строителей

      На работу я уже не заезжал – гибель Наденьки взбаламутила покой, подняв из нутряных глубин все прежние волненья и полузабытые страхи.

      Домой я вернулся затемно. Шагнул с холода в согретую прихожую, где бра разливали желтый приютный свет, и молча разделся.

      Рита вышла меня встречать в пушистом халатике и мохнатых тапках, что расшивались в далеких чумах или ярангах. Губки надуты, в глазках посверкивают колючие огоньки…

      Раздражение унялось не без труда.

      – Ты был с ней? – в Ритином голосе обычная ревнивая обида мешалась с отчужденностью. – С этой… Надей?

      – Надю убили, – холодно обронил я.

      – К-как… Убили?!

      Жена охнула, пряча лицо в ладонях, словно удерживая розовое тепло щек, но бледность одолевала. Лишь черные глаза в опуши ресниц таращились на меня, набухая жгучей влагой.

      – А я… – еле выдавила Рита, жалко кривясь. – А она…

      Я обнял ее, и царственные плечи затряслись, как у всякой горюющей девчонки. Слова утешения не годились, да и не хотелось мне ворковать. Слишком уж тошно.

      Это пройдет, я знал. Всё проходит. Но забыть себе не позволю.

      Надю я им не прощу. Кому – им? Знать бы… Узнаю.

      Мысли, рваные и нервные, крутились в голове, как снежинки в том сувенире из детства. Встряхнешь стекляшку,