В прошлой жизни я была мужчиной. Тори Грасс

к примеру, мне? Я и так знаю, как там всё устроено. Причём даже по мужской части. Но отчего-то никогда не приходило в голову запостить упругий и смуглый мужской зад. Или перед в состоянии боевой готовности…

      Всё-таки мы разные. Женщина может целый день смотреть на аппетитное блюдо и не притронуться – мужчина слопает не глядя. Первая утешается тем, что влезает в любимое платье, второй материт себя за то, что не посмотрел заранее, во что влезает.

      И так во всём: все наши жертвы во имя сохранения фигуры разбиваются о мужскую неразборчивость. Нам же хочется, чтобы всё было красиво: не мимолётный гигиенический секс, а музыка сфер! Чтобы как Париж – увидеть и умереть! И ты готовишься к этому всю жизнь, отказываешь себе в сладком, копишь на туфли, изнуряешься фитнесом, читаешь книги и пишешь стихи.

      А он, запирая дверь, бросает через плечо:

      – Сама разденешься?

      Или почётный отказ: «Напрасны ваши совершенства – их вовсе недостоин я…». Ох, Женя! После такого отвергнутая дама, надо полагать, должна чувствовать себя польщённой – вроде стандартной уловки азиатов, которые обставляют своё «нет» фразами типа «к сожалению, ваше щедрое предложение превышает скромные возможностей нашей фирмы…» Бровки домиком, полупоклон, глаза совершают то, что один гениальный американец сравнил с собачьим вилянием хвостом. И оно – всё такое смиренное, трогательное… В отличие от тебя, которую не отвергли, нет – возвели на трон и короновали в точном соответствии с дворцовым протоколом!

      Вот и сиди теперь на своём троне, ха-ха: кому корона – кому любовь. А он найдет себе что-нибудь не столь роскошное, шапку по Сеньке, удобную и сговорчивую – или неудобную, несговорчивую, но склочную и мелочную, ревнивую и требовательную – лишь бы не страдало его чувствительное эго. Лишь бы всегда можно было небрежно сказать приятелям: моя-то дура вона чего отмочила!..

      Конечно, у коня тоже есть свои резоны. Даже если он вырос под седлом, в нём любой момент может проснуться генетическая память свободных предков, и он с радостным ржанием сбросит тебя на землю. Собственно, единственное, что держит нас рядом, это неизбывная потребность рассекать своим телом толщу пространства, слушая свист ветра в ушах, потребность в этом отдающемся в груди гулком топоте двух пар копыт и распирающем ноздри горячем дыхании. Но когда эта жажда утолена – хотя бы у одного из нас – мы опять становимся чужими.

      Проблема только в том, что заставляет меня раз за разом протягивать яблоко, и тут я бессильна что-либо изменить. Как однажды высказался один мой соратник по фронту крафтовой литературы, «…любят мужчина и женщина друг друга лишь потому, что не понимают друг друга», и в этом он парадоксально прав.

      Памятуя об этом, мы с моим другом Сидором предпочитаем быстро и тихо удалиться, едва завидя породистый круп очередного скакуна. Мы тихо прикрываем за собой дверь его денника и сбегаем по лестнице – заметь, именно по лестнице, ни в коем случае не в лифте! Потому что в лифте тебя увозят, а в этом,