О вчерашнем – сегодня. Мирсай Амир

памятного случая с ножом, оставившим отметину на моём носу, или позже – не могу точно сказать, пошли мы на жатву.

      По-видимому, меня оставили спящим, помню, как я совсем один искал возле арбы маму. Забрёл в рожь. А рожь выросла густая, высокая. Чтобы увидеть её колосья, мне надо смотреть наверх, задрав голову. А наверху, кроме ясного неба, ничего не видно. А попадёт в глаза пылающее солнце – ослепит.

      Шагаю вперёд, прокладывая себе руками путь в ржаном лесу.

      – Ма-а-а-ма!

      Ничего не слышно, ничего не видно. Хочу вернуться обратно к арбе – арба пропала. Куда ни повернусь – рожь… рожь… рожь… Теперь уж я не зову маму, только реву в голос и всё иду-иду куда-то. Мне хочется выйти к краю ржаного леса. А ему ни конца, ни краю нет…

      Не знаю, сколько я так бродил. Во всяком случае, мне показалось, что очень-очень долго. Наконец, мне стало казаться, что рожь передо мной поредела. Тут же ко мне вышла одна мама. Не моя мама. Что-то говорит мне – я её слов не понимаю, Кажется, говорит, не плачь. А я не могу остановиться, всё реву и реву. Она подняла меня на руки. Вынесла изо ржи и принесла к арбе. Не наша арба. Я заметил стоявшую возле арбы маленькую девочку. С жёлтыми-жёлтыми волосами и белым-белым лицом. Смотрит на меня. И не плачет, и не смеётся. Я тоже перестал плакать. Не отрываю глаз от белокурой девочки.

      Откуда-то появилась и моя мама. Начала уводить меня. Теперь я принялся плакать, не хочу, мол, уходить. Мама смеётся. Это, говорит, не наша арба. Пойдём, говорит, к себе, к отцу.

      – Давай и беби (малышку) возьмём с собой.

      – Мама не отдаёт беби, самой, говорит, нужна, – уговаривает меня мама. А сама опять смеётся, что-то говорит той маме. Та тоже смеётся. А я продолжаю плакать.

      – Возьмё-о-ом!..

      – Ладно, возьмём, – соглашается мама. – Красивая, что ли, девочка-марджа[13], сынок?

      – А?

      – Беби красивая?

      – Красивая.

      – Мы тебе принесём ещё более красивую беби, чем эта девочка-марджа.

      Мне отчётливо запомнилось это «девочка-марджа». По-видимому, я впервые услышал это выражение.

      Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, но однажды на самом деле принесли беби.

      – Вот, сынок, – сказала мама, – принесли тебе хорошенькую беби.

      Какой уж там показалась мне беби – этого совершенно не помню. Но только помню, что я горько рыдал, требуя принести ту девочку, которая была на жатве. И тут произошло удивительное. Мама, сказав: «Ну, тогда ладно, мы эту беби выбросим и принесём ту, которую ты просишь», – и приговаривая: «Вот так, вот так», – на моих глазах положила ребёнка в таз. Затем вынесла на улицу и выкинула.

      – Вон, – сказала она, возвратившись, – я выкинула плохую беби, а теперь принесём хорошую.

      Через некоторое время уже принесли хорошую беби.

      – Вот она, беби, которую ты просил! – У мамы на руках, действительно, была маленькая хорошенькая девочка, которую я видел на ржаном поле. Я до сих пор не могу понять, как могла мама убедить меня в этом. Но я очень долгое время искренне

13

В татарских деревнях принято было называть русскую женщину «марджа» – видимо, от имени Мария.