День подорожника. Стихи и проза. Олег Викторович Паршев

не лазать, мол, ветки ломаем, а хотите полакомиться, так вот, держите. И выкатывал целую тележку. А мы и не против – не ломать, так не ломать. Яблок у него наберём, так что рюкзак чуть не лопнет, и вперёд – до самых высот! С пятого класса мы там бродили, каждую тропку, деревце и былинку выучили, а однажды, на каникулах между восьмым и девятым, наткнулись на руины какие-то. Один дом или, может, два-три – сложно сказать. Случайно нашли. Мы прежде там уж сто раз мимо ходили и ничего не видели. А как там увидишь, если всю округу когда-то засыпало огромными каменюками, а потом, наверное, дожди шли, земли нанесли, а сверху трава выросла. Ещё подумали, что это во время войны тут мина взорвалась или что-то типа того. Да мы б и дальше ничего не замечали, но Майкл глазастый кричит: «Эй, подождите, что это?». Подходим, а там крыша из металлических листов. Заглянули, конечно, но спускаться не пойми куда (а там внутри темень сплошная), не рискнули. Точнее, первый раз не рискнули. А недельки через две взяли мы жумары, лопату, кирку, ещё кой-какие инструменты и двинулись.

      Первым делом всё расчистили, после кровлю раскурочили, фонариками посветили, правда, мало что разглядели, и спустились – сперва Майк, потом я, девчонки наверху остались. Они, конечно, тоже хотели, но сначала ж разведать надо. В общем, слезли, огляделись: жилая комната – стол, стулья, шкаф, всё разбито, осколки под ногами хрустят, всё сырое, трухлявое. А глянули вбок – а там лестница на первый этаж. И тут нам малость не по себе стало, пол под ногами ходуном ходит, глядишь – в труху рассыплется, а если провалимся? Подкрались осторожно к лесенке, и тут ясно стало, отчего сыро, внизу – вода. Наверное, ручей подземный; скорее всего, тот самый, который над домишкой Яки-Джона наружу выходит. Или родник тут как раз из-под земли бьёт. Мы с Майки переглянулись. Я ему говорю: «давай», он кивает. Разделись и – потихоньку, по ступенечкам – ниже и ниже. Погрузились, фонарями туда-сюда поводили, вода прозрачная, темно только, развидели ещё одну лестницу на второй этаж, куда-то в другие комнаты. Дальше делать нечего, выбрались.

      Вот тут пролог можно и заканчивать, поскольку оставили мы там всё как есть, думали, что, мол, потом. А потом… с этого я и начал.

      Мы добрались к полудню. По пути трепались о всяком. Серафима рассказывала о том, что хочет сделать новый визуал с видами этих скал, с запахами трав, в которых солнце будто купается, с далёким журчанием ручейков и пением птиц, что задумала влезть в один серьёзный конкурс, посмотреть, что ей скажут маститые и бывалые, а я ей – что вот уж третий день в отцовой мастерской пробую кресло не напечатать, а из геля сваять, но пока как-то оно не очень выходит. Вот так, болтая, и вылезли. Вид отсюда открывался невероятный: и вправо – на озеро, сияющее лимонными бликами, словно гигантская рыбина, и влево – на лесистое Трёхгорье, окутанное сизоватым туманом.

      – Ты как? – спросил я.

      – Отлично, – отозвалась Сима, – я же с тобой.

      – Да! А ты – со мной, – улыбнулся я. – Значит, нам нечего бояться!

      Мы рассмеялись.

      – Лезем?

      – Лезем!

      Минут через пятнадцать мы уже стояли на полу заброшенной комнаты.