Движение литературы. Том II. И. Б. Роднянская

разложены и перетасованы на «тесном столе».

      Эта затерянность среди равнин отечественной географии и в валах национальной истории получает у Кушнера честное выражение. У поэта перед глазами огромность судеб страны под необозримым куполом космоса:

      Мигают звезды на приколе.

      Россия, опытное поле,

      Мерцает в смутном ореоле

      Огней, бегущих в стороне…

      И он избегает понятного соблазна вписать в этот общий, с бескомпромиссной широтой захваченный жизненный план условную участь «поэта вообще»: «… прямой поступок – вот реальность». У него трезвый и точный глазомер, острое чувство масштаба, требующее мужества:

      Ночь за окном синеет смутно.

      Должно быть, время наше трудно.

      Но думать было бы абсурдно,

      Что были легче времена.

      А хоть и были, мы – не дети,

      И мы рассчитаны – на эти,

      Не мы, тогда никто на свете

      Их не снесет…

(«Отказ от поэмы»)

      Любовная тоска и память о смертном часе, сквозящие во многих строках и еще больше в любой недомолвке «Примет» и «Письма», а вскоре зазвучавшие уже с открытостью «прямой речи»,[5] – это все же не фокус, а фон внимания, проявители и усилители поэтической мысли, поставленной перед лицом крайностей. Внутренняя же мысль, многопредметно-разветвленная, непрестанно возвращается к тревожному вопросу – о чем? «Боюсь сказать: о смысле жизни», о ее путеводных вехах и связях. И утекающий скупо отмеренный век с желанным и нежеланным трудом, «неудавшейся любовью», пересудами друзей, семейными заботами, самолюбивыми обидами, и ответственное участие в общем ходе бытия и культуры, в подъятии большой исторической ноши – эти два жизненных «отсчета» где-то должны совместиться, дав истинное «прибавление к объему». Вот предмет поисков.

      Иногда смысловая связь только мелькает и меркнет, как шифр, к которому еще нет ключа, как смутное касание исторического к обыденности личной драмы.

      Однако поэту ведомо наперед, что всеобъясняющая «точка истины», точка пересечения «частной» жизни, природно-космического бытия и исторически значимого деяния существует, и он, грустя, что не находит ее, и радуясь, что она достоверно есть, созывает для совместного раздумья синклит своих «корреспондентов» и «адресатов».

      Эти вечные счеты, расчеты, долги

      И подсчеты, подсчеты.

      Испещренные цифрами черновики,

      Наши гении, мученики, должники.

      Рифмы, рядом – расходы.

      То ли в карты играл? То ли в долг занимал?

      Было пасмурно, осень.

      Век железный – зато и презренный металл.

      Или рощу сажал и считал, и считал,

      Сколько высадил елей и сосен?

      Эта жизнь так нелепо и быстро течет!

      Покажи, от чего начинать нам отсчет,

      Чтоб не сделать ошибки?

      Стих от прозы не бегает, наоборот!

      Свет осенний и зыбкий.

      ………………………………………

      Снова

5

Кушнер А. Прямая речь. Стихотворения. Л., 1975.