За чертой. Александр Можаев

что не замечает этого безобразия.

      На последний день стрижки, чтоб не омрачать светлый праздник «кончины» тяжким трудом, всегда оставляли самую малость овец, так, чтоб часам к десяти-одиннадцати управиться и начинать праздновать.

      Ещё не умолкла последняя машинка, ещё девчата сортируют и пакуют по тюкам шерсть, а Зынченко отдаёт долгожданную команду:

      – Так, хлопци, рижти барана, будемо кончину праздновать.

      Жека с Кудином отбирают самого большого, но нестарого барана, и, пока они разделывают его прямо на шкуре, на разведённом нами костре вскипает огромный котёл.

      В тени широко раскинувшей ветви тютины девчата расставляют столы и лавки. Запах дыма, кипящего мяса и приправы дурманит голову.

      – Хватит! Подавай к столу! – кричат стригали.

      – Хай ще покипыть, – тянет Зынченко. – Ще не зварилось…

      – Горячее сырым не бывает… Подавай!

      Девчата разливают шурпу по большим алюминиевым чашкам, а Зынченко тем временем достаёт из бидарки ящик водки, торжественно ставит его на стол. Праздник начался! Выпиваем по первой, второй… Не пьёт один бригадир, ему нельзя.

      – Пётр Иванович, пригуби с нами! – кричат со всех сторон.

      – Ни, не буду, – машет рукой Зынченко. – Довжен же хочь одын в бригади буты при памяти.

      Перед каждой стопкой он говорит торжественную речь. Выделяет передовых, но и даже самому последнему стригалю находит доброе, ободряющее слово.

      – Пётр Иванович! Соловья баснями не кормят – неси второй ящик! – кричат стригали.

      – А нема второго ящику, – неожиданно говорит Зынченко.

      – Да ты что, хохол!… – позабыв о субординации, кричит Кудин. – Гляди, народу сколько!..

      – Одного ящику хватит, щоб затравытысь, а там – свынья грязи найде…

      – Ах, вон как?! – кричит Кудин. – А ну, братва, держи Дрыка!

      Дружно наваливаемся на бригадира. Тот из всех сил пытается вырваться, грозит жуткими репрессиями. Тут, главное, в эти минуты не смалодушничать, не поддаться на его угрозы и не отпустить.

      – Держите крепче! – командует Кудин и вливает в Зынченко стопку водки.

      Тот отчаянно мотает головой, откашливается.

      – Не дрыкайся, Дрык, – ласково говорит Кудин, наливая вторую стопку.

      Вторая идёт уже легче. А когда дело доходит до третьей стопки, Зынченко перестаёт вырываться и грозить участковым.

      – Вы тут сменитесь, хлопци, – уже мирно говорит он. – Нехай один держит, а шестеро заливают!

      Всё, теперь он наш! Зынченко уж никто не держит, и он усаживается за общий стол.

      – Ну, шо, чего сидим? Наливайте! – командует он.

      – Так чего наливать-то? – Ты последнюю всю допил, – говорит Кудин.

      – Да вы шо?! Нема ничого? Значит так, там в гурту хромая вивца, вона шо день, вид отары видбивается… Так вот, еи вовки зъилы… Швыдко тягнить еи к Зойке, у ей самогон добрый. Та скажить, что для мене. Ежли обманет – накажу.

      Уже в сумерках, взяв под уздцы мерина Тумана, Натаха подводит его поближе к столам. Подняв под руки Зынченко, мы поднимаем его с лавки и с