Призраки Калки. Алексей Павлович Пройдаков

ближе к Мустафе и доверительно прошептал на ухо:

      – Правда, союзники эти легко могут побить и отобрать нажитое, но, как друзья, не всё… И винить их трудно – лесные бродяги, дикари, не познавшие света истинной веры.

      Мустафа всё ещё пытался вспомнить, кого ему напоминает словоохотливый купец, но не мог. Потому решился спросить:

      – Уважаемый, а как ваше имя?

      – Меня зовут Ахмет, – услышал гордый ответ.

      Точно жаром полыхнуло в лицо: действительно, Ахмет. Вот на кого похож этот отчаянный человек с благородным и добрым сердцем. Добрым, да… А кто бы ещё отважился взять в попутчики бывшего колодника и усадить его рядом с собой?

      «Бывшего?» – подумалось вдруг. Кто его знает? Кажется, привычка к неволе успела укорениться в нём прочно и никак не отпускала. А когда она отпустит? Наверное, для этого надо, чтобы семья была с тобой, или много сложных и опасных дел.

      Мустафа вспомнил, что после первых дней пешего пути по Дикому полю с Трофимом он всё ещё ощущал себя колодником, которого погнали на работу далеко за пределы айлага[11].

      День за днём чувство это притуплялось, сменяясь какой-то острой, щемящей тоской, природу которой Мустафа не понимал.

      Поделился с Трофимом.

      Рязанец с грустью признался, что чувствует то же самое. И даже пошутил, что ему не хватает колодок.

      Горькая шутка!

      Ощущение свободы вливалось в него понемножку, приходило крохотными шажками; его нельзя было торопить, дабы не загубить совсем, оставалось выжидать и надеяться.

      Первое время неволи он беспрестанно думал о жене. Молодому, крепкому организму не хватало женской заботы и ласки.

      Потом стал думать о жене и детях.

      Потом только о детях.

      Ему рвали сердце плач и вскрики половецких детей, он сразу вспоминал своих и горько сожалел, что чего-то им недосказал, не предупредил, был излишне строг и привередлив…

      Но вскоре и эти думы отошли, потому что всё острее понимал: спасения нет, неволя – это навсегда, из неё не вырваться.

      А каждодневный тяжкий труд, издевательства и побои иссушают любые чувства, убивают человека в человеке, делая его бездушной тягловой скотиной.

      Однако город свой в беспокойных снах видывал часто.

      А Исмаилдан, возведённый благословенным повелителем древних булгар Алмушем Джафаром, – чаще других.

      Биляр представал в его памяти на склоне дня, всегда почему-то перед закатом. Мустафа, усталый, но радостный, идёт от своего горна домой.

      Открывает ворота, а ему навстречу бегут два сына – Рахим и Керим; младшенький Селим семенит чуть поодаль, он только начал ходить, хнычет, потому что не желает отставать от старших, хнычет и протягивает руки к отцу.

      Мустафа вздрогнул и очнулся, понимая, что плачет.

      «Вспомнил, – думал лихорадочно, – вспомнил имена своих детей, хвала Аллаху! Вспомнил? Или никогда не забывал?»

      Он с новым для себя радостным чувством думал о том, что теперь многое успеет дать своим детям: предупредить, досказать, не быть излишне строгим.

11

Айлаг – летняя стоянка кочевников.