Чучело. Игра мотыльков. Последний парад. Владимир Железников

я «мымру» не люблю, но сейчас ее жалко. Она срывается законно – улыбаюсь ей, чтобы поддержать.

      – А ты что улыбаешься? – вдруг кричит «мымра». – А ну, тоже вон! – Слышу, как она бормочет себе под нос: – Ублюдки!

      С тех пор на каждом уроке «мымры» Ромашка вытаскивает яблоко, чистит и съедает. Три раза «мымра» ее выгоняет, на четвертый делает вид, что Ромашки больше не существует.

      Теперь Ромашку все уважают – «мымру» одолела.

      А Каланча, та совсем сходит с рельс. Исчезает. Как будто ее нет и никогда не было. Никто про нее не вспоминает. Я почему-то ночью просыпаюсь и вдруг думаю, куда пропала Каланча?.. Захожу к ней после школы. Ну дыра. Домишко маленький, кособокий, прячется за большим. С улицы его не видно. Внутри потолки держатся на столбах. Иду между ними, как в лесу среди деревьев. В их комнату путь пролегает через общую кухню, по дороге чуть ногу не ломаю – в полу дырка. Вваливаюсь. Каланча лежит на диване, смотрит телик. Она какая-то другая.

      – Ты куда пропала? – говорю. – Болеешь?

      – Нет. – Каланча встает, вытаскивает из-под дивана сигарету. Она спрятала ее при моем появлении. Дымит. – А чего мне у вас делать? Я эту вашу школу в гробу видела, я бы ее взорвала, если бы могла. – Смеется. В школе я никогда не видела, чтобы она смеялась. – Я гуляю. В кино хожу. Я «Кинг-Конга» уже пять раз посмотрела.

      Теперь я поняла, почему она мне кажется странной: у нее губы под помадой.

      – На какие? – говорю, чтобы поймать ее, а то вешает мне лапшу на уши.

      Она молча вытаскивает десятку, показывает.

      – Где взяла?

      – Заработала. – Понимает, что я ей не верю, рассказывает: – В универмаге выносят ковровую дорожку, и сразу выстраивается очередь. А мне делать нечего, я тоже пристраиваюсь. Стою. Треплюсь. Интересно. Каждый про себя что хочешь рассказывает.

      – А ты чего? – спрашиваю.

      – А я?.. – Вижу, Каланча краснеет.

      – Ну, чего, чего, Каланча? – пристаю.

      – Говорю, что в десятом… Отличница… – Прыскает, давится от хохота. – Первая в классе. Все меня уважают.

      На меня тоже нападает. Ржем. Я падаю к ней на диван. Мы скатываемся на пол. Того и гляди, этот трухлявый домишко рухнет. Потихоньку успокаиваемся. Каланча дает мне сигарету. Я не курю, но виду не подаю. Дымим. У меня в горле першит, и я кашляю.

      – Слушай, – говорит Каланча, – не порть товар.

      Отнимает у меня сигарету, слюнявит пальцы, гасит ее и подсовывает под диван.

      – Ну а дальше что было? – спрашиваю.

      – Дальше?.. Вдруг продавщица кричит: за дорожками больше не занимать – кончаются. Тут разные тетки переходят на крик: возмущаются, советскую власть полощут. На меня ржа нападает, как сейчас. А одна такая толстенная, как шарахнет: «Ты что хохочешь, дуреха, над старым человеком?.. Обормотка несчастная». А я ей: «Что вы, тетенька, можете встать вместо меня, я просто так занимала…» Она стала меня благодарить и пять рублей сует. Беру… На следующий день я четыре очереди на дефицит занимаю и продаю каждую за трояк. Говорю, я приезжая, деньги потеряла.