Хорошие плохие слова. Михаил Крикуненко

головой и обещал участвовать, а уже в субботу прийти шкурить бот вместе с мальчиком-Буратино и его грустными друзьями. На том и расстались.

      Разумеется, в субботу я никуда не пошел. Не пошел и во вторник. Вскоре я вовсе забыл и про клуб «Юный техник», и про Металыча, и про малые суда на резиновых моторах.

      Какое-то время я не слышал от отца слов «лодырь» и «тунеядец», и жил вполне себе безмятежно. Но однажды, за вечерним чаем, отец спросил, заговорщицки подмигнув:

      – Ну, как успехи? Скоро что-нибудь продемонстрируешь?

      Отец редко бывал дома в хорошем настроении. И мне очень не хотелось его портить, поэтому я стал лихорадочно соображать, что он имеет в виду и чего такого я должен продемонстрировать. Пытаясь выиграть время, на всякий случай ответил неопределенно:

      – Думаю, скоро.

      – Над чем же сейчас работаешь? Тебе уже дали первое задание? – не унимался отец и подмигнул мне вторым глазом. Мама с сестрой заинтриговано молчали. А я, вспотев от напряжения, вглядывался в отца, пытаясь прочитать его мысли, и не мог. Наконец, придав голосу торжественность, отец объявил семье:

      – Думал, так и будет по улицам шлындать, а вот, каким-никаким делом занялся. В кружок записался, судомодельный.

      Как обычно в таких случаях, мурашки размерами со слонов в панике забегали по моей спине вверх и вниз. Сестра с мамой отставили в сторону чашки с чаем и посмотрели на меня весьма подозрительно.

      От страха я как всегда начал врать. Я долго что-то нёс про запах свежей стружки, краски и эпоксидной смолы – совсем, как у нас на даче! Про фантастические новые ощущения, когда делаешь что-то своими руками, про Металыча и маленькие модели кораблей на резиновых моторах – почти как настоящие. Наконец, войдя в раж, как всегда, неожиданно для самого себя, выпалил про соревнования, до которых оставалось меньше двух недель, и в которых я мог бы участвовать. На словах о соревнованиях взор отца затуманился, и я испугался, что сейчас он прослезится. Лучше бы уж называл меня лодырем и тунеядцем.

      – Неожиданно! – сказала мама. Корабли тебя раньше никогда не интересовали.

      – И с чем же ты будешь выступать? – взяв себя в руки от внезапно накатившей гордости за сына, спросил отец.

      – Нам сказали, что нужно сдать по пять рублей на заготовки, из которых мы будем делать свои корабли. Это что-то вроде специальных наборов-конструкторов, – у меня оставалась последняя надежда, что кто-то из домашних возмутится дороговизной проекта. Происходило всё в то советское время, когда буханка чёрного хлеба стоила восемнадцать копеек, а билет на взрослый иностранный фильм, где иногда мелькали женские сиськи – пятьдесят.

      – Так что же ты молчал? Времени-то совсем не остаётся! Стеснялся?

      Я скромно кивнул. Отец потянулся к портмоне. Торжественно достав оттуда красненькую десятку, вручил мне со словами: «Сдачу оставь себе». От стыда я готов был провалиться сквозь землю, а точнее, прямо в квартиру старого еврея Купермана, который