Веревочная баллада. Мария Гурова

о том, как ему добираться поздно вечером до отеля. – А мне можно?

      – А кто тебе запретит? – хмыкнул Гурт.

      Оливье знал, кто это мог быть. Отцовский наказ висел над ним гильотиной весь вечер, но никак не мог обрубить нитей, тянущихся от марионетки к кукловоду, пуповины, связывающей ребенка с родителем. Поэтому Оливье ушел домой рано, чтобы не рассердить Барте: ни того, который мог вернуться в номер и не найти там сына, ни того, который сидел в его голове. Но были и другие голоса, множество – они звучали в нем после обеда, когда вечерело, и звали в подвальчик на Парковой аллее. Там было интересно, там говорили о том, о чем хотелось писать.

      Вьется песня площадная.

      Ты не жди меня, родная,

      Спать ложись скорей, хо-хэй!

      Всех, кто спит, они не тронут.

      По бесчестному закону,

      Кто закрыть глаз не сумел,

      Тот уходит на расстрел.

      Ха-ха-ха, принесите петуха:

      Для господ пирушка,

      Для скотины – смерть!

      Будет моя тушка

      Во петле висеть.

      За соседними столами нестройный секстет голосов запевал до жути знакомую песню. Мастер Барте говорил, что никогда не получается привыкнуть к двум вещам: выходу на сцену в день премьеры и моментам, когда твое детище уходит в народ. Горячее варево из стыдливости и гордости вскипало в Оливье. Он весь покраснел и был счастлив, что в полумраке подвальчика никто не разглядит его смущения. Внимания ему хватало, даже оставался излишек в виде домашних заданий – по просьбе Гурта он переписывал манифест, чтобы тот перестал звучать тривиально и стал отличаться от государственной пропаганды, лениво штампованной. Сейчас они обсуждали уже третью редакцию, пытаясь сократить текст, но он только рос от новых идей Гурта и новых форм, созданных Оливье. А потом Жорж спросил, как они думают распространять эту толстую брошюру. Сольда предложила почту, хотя тут же усомнилась в их желании сотрудничать.

      – Почтамт насквозь правительственный! – прошипел, скалясь, Гурт и ударил кулаком по столу. – Но мы их убедим.

      – Это как же? – спросила Сольда.

      – Как и положено людям, которые вершат дела, а не колеблются! – уверенно, но немного заговорщицки ответил Гурт, вскинув бровь.

      Оливье вертел головой, смотрел то на одного товарища, то на другого, совсем не понимая, о каких решительных действиях идет речь.

      – Наш лидер предлагает теракт, – не очень довольно объяснила Сольда. – Как настоящий взрослый революционер…

      – Смеешься? Или испугалась? – подначивал Гурт.

      – Да не делается это так: с мельницей, мол, перемелется – захотел и подорвал! – шипела она в ответ. – Нужен план, подготовка…

      – Ага, и манифест дописать, потом можно вечерок вздремнуть, глядишь, и революция сама свершится!

      – Теракт? Подорвать? – Оливье был напуган, чего не скрывал.

      – Да, друг, настала пора вылезти из подвала. Мы – не подпольные мышата! – подбивал их Гурт.

      – А