Веревочная баллада. Мария Гурова

улыбалась искренне, хотя все еще отрицала. – Мне духу не хватит! Какая революция – я Женералям слова поперек не скажу. И я остаюсь.

      Последнюю фразу она произнесла мрачно, без тени былого сияния. Оливье еще раз коротко поцеловал ее плечо, встал и направился к окну.

      – Мы уезжаем завтра после обеда. Если передумаешь, я буду ждать.

      – Я не поеду, – повторила Тина. – Но ты останься.

      – В смысле? Я не останусь с Женералями!

      Он воскликнул так возмущенно, что она заливисто рассмеялась.

      – Было бы забавно! Но я имела в виду, останься на ночь.

      Оливье смутился своей недогадливости и, тоже улыбнувшись, посмотрел на нее исподлобья. Тина встала с кровати, подошла к нему и обняла, прокравшись пальцами в черные кудри.

      – Если отец тебя не накажет, конечно, – сказала она.

      – Накажет, но завтра. Сегодня мы вряд ли встретимся, – ответил Оливье и поцеловался второй раз в жизни.

      Цирк оставил Шевальон в глуши порядка и едкого спокойствия, больше похожего на банальную скуку.

      Северо-западные земли Эскалота были пропитаны древней верностью и изобилием прочих дворянских привычек. Однако чем ближе к столице, к промышленным большим городам, тем больше вскипали волнения. И однажды цирк прибыл к истлевшей земле: под колесами хрустели и вспыхивали угольки выжженного поля, пепел залетал в форточку и оставлял черные штрихи, словно счет загубленных жизней. Оливье выскочил на улицу и пошел рядом с волочащимся фургоном. Он стал свидетелем обнаженных конструкций развороченной сцены: глаголи вдоль дороги и виселицы на площадях, не прикрытые никаким занавесом, кроме тумана. Безликие повешенные марионетки с мешками на головах вяло пританцовывают, водимые ветром. Трагический акт гражданской войны, гастролирующей по стране. И единственные сорванные аплодисменты – хлопки вороньих крыльев. Вздернутые носы ружей то и дело подгоняли уставших статистов: налево расстрельные командиры, направо рядовые висельники.

      – Оливье, живо внутрь! – рявкнул мастер Барте.

      Оливье, напуганный увиденным пейзажем, подчинился.

      – Что здесь было?

      – Резня, – коротко ответил мастер и задернул шторку на окне.

      – Это Мытарь? Это он сделал?

      – Да, он. – Мастер Барте всем видом выражал неудовольствие от разговора.

      – Кто эти люди? А если бы мы раньше приехали? – спросил Оливье, ныряя под шторку.

      – И думать не хочу! – одернул его мастер. – Едем прямиком в Эскалот, в столицу. Пока в окрестностях не до веселья.

      Столица громыхала трамваями, повозками, каретами и машинами, обволакивала газами, парами и осенним смогом. В столице мастер всегда устраивал артистов в гостинице. У цирка была расписана вся следующая неделя, поэтому Оливье возился с марионетками денно и нощно. Мастер Барте организовал новому кукольному театру официальный дебют в Малом зале – это лучшее, на что мог бы рассчитывать начинающий режиссер.

      – Я дарю тебе ту возможность, которой у меня в твои годы и близко быть не могло. Используй ее с умом: никаких либеральных высказываний, никаких