Три секунды до. Ксения Ладунка

моей. Рвота совершенно не принесла облегчения. Том укладывает меня на кровать и говорит:

      – Я сейчас, держись.

      Через минуту он возвращается со стаканом воды и таблетками. Протягивает мне четыре, говорит:

      – Пей.

      – Нет, мне надо идти…

      – Да что ты заладила! Заткнись и пей! – раздраженно повторяет он.

      – Все со мной нормально! – в том же тоне отвечаю я. – Мне надо идти! Это очень важно!

      Я пытаюсь подняться, но Том легонько толкает меня в грудь, возвращая обратно.

      – Слушай, думаешь, я не понимаю, что с тобой?! Не выделывайся и пей таблетки! – почти переходит на крик Том.

      – Зачем мне так много аспирина?! – вскрикиваю я в ответ.

      – Замолчи и не зли меня, – говорит он. – Чего ты такая упрямая, а? Я знаю, что делаю! Пей!

      Я беру у него из рук таблетки и через боль проглатываю.

      – Вот так. Умница. – Том гладит меня по ноге.

      Его пальцы на моей ляжке – единственное, что не отзывается болью. Мне нравится… нравится его рука и то, как он дотрагивается до меня.

      – Том, мне так плохо… – хнычу.

      – Я знаю. Я вижу, малышка. Я понимаю. Терпи, слышишь? Терпи.

      – Умоляю, только не уходи…

      Том кивает.

      – Обними меня… – говорю.

      Он подается вперед и ложится сверху, обхватывая руками. Я цепляюсь за него, как за спасательный круг. Носом утыкаюсь в пространство между ухом и шеей. Его щека колется. От близости с ним сердце стучит еще сильнее, чем до этого, но мне становится спокойнее. Я отвлекаюсь на его запах.

      – У тебя сильный жар, – слышу я откуда-то издалека, – скоро станет лучше.

      Том баюкает меня, гладит по спине. Я мычу что-то невнятное, вжимаясь в него. Постепенно температура спадает, с меня выходит столько пота, что одежда промокает. Я прижимаюсь к Тому сильно и долго, и он держит меня, не отпуская ни на секунду.

      Но потом становится больно. Еще больнее, чем до этого. Я ощущаю в мышцах и костях такую резь, словно внутрь меня закачали бензин и подожгли.

      – Отпусти, отпусти меня… – шепчу я словно не своим голосом.

      – Что? – Том отстраняется от меня. – Что болит?

      – Все… мышцы, – говорю я, а потом протяжно вою, переворачиваюсь и хватаюсь за простыню.

      Я не знаю, за что взяться. Болит все, невыносимо сильно, хочется ударить себя или порезать – что угодно, лишь бы не чувствовать это.

      – Вставай. – Том переворачивает меня, я брыкаюсь.

      – Нет! Больно! Не хочу!

      – Мне насрать, что ты хочешь, а что нет, либо сама поднимешься, либо тебя подниму я, – твердо говорит Том.

      Я противлюсь, но он от своих слов не отказывается: берет меня, словно мешок с картошкой, закидывает на плечо и тащит в ванную. Там, прямо в одежде, опускает в душевую и включает холодную воду. Она льется на голову, волосы, плечи, потом спускается леденящими струйками по всему телу. Отрезвляет. Я опускаю лоб на колени.

      – Лучше? – спрашивает Том.

      Я киваю. Он садится перед душевой на корточки. Говорит:

      – Бельчонок, ты справишься.

      Мое лицо пронзает болезненная