Три секунды до. Ксения Ладунка

всякое барахло, даже не глядя на него. Набиваю сумку вещами и спускаюсь на первый этаж.

      Когда мы с Томом уже собираемся уходить, входная дверь вдруг открывается. Я пугаюсь, приглядываюсь…

      – Пап? – спрашиваю.

      Мы с Томом замираем, смотрим, как отец появляется в дверном проеме. С шеи будто падает камень, и я радостно говорю:

      – Папа! – срываюсь к нему, почувствовав, как Том пытается удержать меня за руку. – Где ты был?

      Отец пошатывается, и я останавливаюсь.

      – Пожалуйста, дочка, можешь так не кричать? – хрипит он, пытаясь снять куртку непослушными руками.

      – Что с тобой? – тихо спрашиваю, замечая, как он качается в разные стороны. – Ты что, пьян?

      – Детка, совсем немного…

      – Да ты шатаешься, пап!

      – Бель… Бельчонок. У папы были выходные. Папа немного отдохнул…

      Так и не сняв косуху, отец нетвердым шагом проходит в гостиную и валится на диван. Откинув руку Тома, я подхожу к папе.

      – Ты обещал мне не пить! Папа, сколько можно, мы ведь говорили об этом!

      Где-то на подкорке маячит мысль: «Ты стала такой же, Белинда. Ты поступаешь точно также, как он», но я прогоняю ее. Я не чувствую вину. В конце концов, я такая, потому что он такой.

      Папа складывает руки в умоляющем жесте.

      – Из… извини меня, Белинда… Прости дурака. Это в последний раз.

      – Да что ты несешь! – взрываюсь я. – Ты постоянно обещаешь и никогда не выполняешь! Пап… я прошу тебя, перестань…

      Слезы подступают к глазам. Лицо загорается, и сквозь пелену я вижу Тома, с сожалением смотрящего на нас. От этого становится так больно, что я зажмуриваюсь.

      – Малышка, поговорим з-завтра… – Отец заваливается на диван, не раздевшись.

      – Пап! – кричу. – Черт! Ты опять напился, и опять тебе нет дела до меня! Пока тебя не было, меня чуть не посадили!

      – Да, да… – кивает он и закрывает глаза, проваливаясь в сон.

      Пересекая гостиную, Том подходит ко мне. Обнимает меня за плечо и говорит:

      – Идем отсюда. Ты все взяла?

      – Да, но… как я теперь уйду? – Я поднимаю на Тома заплаканные глаза.

      Он прижимает меня к себе сильнее.

      – Поехали, Белинда… Он все равно не в состоянии общаться.

      Я смотрю на отца, который уже заснул. Всхлипываю, вытираю слезы и сопли и слушаюсь Тома. Пока мы покидаем дом, я плачу. Потом, сев в машину, прокручиваю в голове картинки, где мой папа трезв и уравновешен, беспокоится обо мне и моей жизни. Он обнимает меня, интересуется, все ли хорошо. Что бы я сказала ему?

      «Пап, я попала в полицию»?

      «Пап, мне негде жить»?

      «Пап, я употребляю наркотики»?

      «Пап, мне плохо»?

      И много-много-много чего другого. А он лишь печально улыбается, говорит, что любит и со всем поможет. Он говорит мне, что я молодец и со всем справлюсь.

      Трогаюсь с места. Отстраненно смотрю на дорогу, думая об отце. В какой-то момент из меня вырывается:

      – Ненавижу, когда он такой…

      Том молчит, смотрит в окно. В тишине мы доезжаем до его