Из варяг в греки. Олег. Дмитрий Романов

боятся. А я и не таких видал, – зычно ответил мальчик.

      Борун в отчаянии пихнул его. Мальчик выдал себя звуком. Сурьяну только того и надо было.

      – Ну вот теперь и ты не убежишь. Уши мои иных глаз зорче.

      Сурьян отвёл копьё от груди Боруна и указал ровно на Жегора. Борун начал шевелиться, и острие вновь упёрлось ему в грудь. Сурьян выставил ладонь в сторону Жегора и начал водить ей так же, как в первый раз.

      – Ну так что? Пойдёшь с нами или как? Родовую руду лить – богов злить. Мы одного племени, и потому…

      – Тише, – приказал Сурьян. Он водил рукой, и бледные зрачки его ушли в углы глаз.

      – Подойди-ка, – сказал он.

      Жегор переминался.

      – Кому сказано. Подойди!

      Борун выпятил губы и сурово указал мальчику на Сурьяна. Тот перебрался через сугроб, и тут же зрячая ладонь опустилась не его шубу. Сурьян нащупал капюшон, залез рукой под него и остановился на затылке мальчика. Жегору показалось, что это был горячий камень. По коже разлилось тепло.

      – Греет, отче, – шепнул Жегор.

      – Скажи, чадо, видишь ты хоромины, каких нет у владык земли? – спросил слепой.

      – Вижу, – шёпотом ответил мальчик. Он дрожал.

      – А видишь, как свет стекает по золоту? Как жарко огонь трещит?

      – Вижу.

      – А видишь, какие своды, какие стволы, какие крылья и главы над ними? Будто сам ясень мировой в тени их спрятался, и не видно его вовсе.

      – Да-да, – выдохнул мальчик, припадая на колени. Борун с ужасом глядел на это.

      – И разве то хоромина? Разве не ладья, разве не через море идёт она? Смотри! Тьма и буря, и через тьму плывёт она…

      – Да! – зубы его колотились.

      Борун шагнул к ним, вытянул руку:

      – Что ж это делается? Волшба! Морочба…

      Но Сурьян распрямился и громко сказал:

      – Теперь пойду с вами.

      И не успело солнце ещё скрыться за снежные лапы, все трое двинулись в путь.

      – Только зайду попрощаться.

      Сурьян жил сразу на много домов – по оврагам и буреломам накопал он себе землянок, и в каждой хранился его скарб. Снегоступы, тулупы, топоры и сети. Слепой не всегда точно выходил к одному и тому же месту, часто плутал в чаще, и, чтобы не бродить день и ночь без сил в поисках укрытия, рыл новые дома на месте очередной ночёвки. Да там и жил по нескольку дней.

      Прятал он их от зрячего глаза хорошо. Тропы заметал навозом и листьями. Старался не ходить одним путём дважды. Как паук окольцевал ближайшие чащобы тайными тропами и норами, и всюду разевали пасть капканы и силки.

      Они зашли в одну из таких землянок. Точнее, заползли. Ивовые плетёные потолки были низко, с них свешивались пучки трав и гирлянды сухих грибов, которые Сурьян назвал своими глазами.

      Пахло мокрой шерстью и железном сырого мяса – лужицы крови, не просыхающие в крепкий мороз. Сурьян взял сшитый из шкурок тулуп. Пёстрый, вымаранный в желчи – слепому глазу внеший вид безразличен.

      Руки ощупывали жилки на стене – из них он вязал нити, чтобы разбираться в залежах снеди. Струны