Взрывая империю. Дмитрий Павлов

Феликс и шагнул в купе, где сидели семноны.

      – Любезный! – обратился он к молодому южанину, сидящему ближе к проходу. – Будь так добр, уступи мне место.

      – На каком, позвольте узнать, основании я должен уступить моё законное место, которое я обоснованно занимаю на основании билета, купленного мною в кассе вокзала самым честным образом? – возмутился иностранец.

      Другие семноны насторожились, но вступать в спор ради соплеменника не решались. Губы Феликса тронула улыбка. Понятия «честный» и «семнон» были несовместимы с точки зрения северянина. Но вслух лейтенант сказал.

      – На том основании, что я офицер и мне хочется сесть.

      Будь дело в Империи, семнон вылетел бы со своего места как пробка – там приказы офицеров не обсуждались. Но в Норланде семнон чувствовал себя под защитой законов. И потом, с какого перепуга он должен уступать место флотскому?

      – Уступи! – настаивал Феликс.

      – Не уступлю!

      – Тогда, любезный, я надаю тебе пощёчин.

      – Не посмеешь!

      – А спорим на три оплеухи, что посмею?

      По вагону прошёл кондуктор, закрывая окна. Минуту спустя поезд с грохотом влетел в тоннель. Вагон погрузился во мрак, но спорщиков это не остановило.

      – В полицию заявлю! – грозил семнон.

      – Заявляй! Мой дядя – оберполицмейстер Нореи (что было абсолютной правдой). – Он тебе ещё добавит.

      – Всё равно не уступлю!

      – Ну так держи первую.

      Раздался звонкий шлепок.

      – Ай! За что ты меня бьёшь?!

      – За всё хорошее. Лови вторую!

      – Ай! Я в штаб флота пожалуюсь!

      – Ты ещё и ябеда! Так получай третью!

      Фрей зажёг электрический фонарик и стоящие в проходе охотники увидели замечательную сценку: Феликс, что было силы лупил себя ладонью по бедру и при этом ругался на два голоса – за себя и за неуступчивого семнона.

      – Уступи!

      – Не уступлю!

      Шлёп!

      – Уступи!

      – Не уступлю!

      Шлёп!

      Тоннель кончился, и солнечный свет полился в вагон, заставив пассажиров зажмуриться. Феликс сокрушённо развёл руками – вот ведь упрямый торгаш попался! «Избитый» семнон как ни в чём не бывало, таращился в окно.

      – Послушай, Груня, – бородатый патриарх обратился к молодому соплеменнику. – А ведь этот флотский тебя избил.

      Разговор вёлся на семнонском наречии, которое северяне едва понимали, но суть сказанного улавливали вполне достоверно.

      – Ругался громко, – согласился молодой семнон. – Но представьте, даже пальцем меня не тронул.

      – Брось парень, мы все видели, – по простоте душевной патриарх спутал «видели» и «слышали», – как флотский надавал тебе пощёчин. На первой же станции мы идём жаловаться в участок.

      – Вы, дядя, можете жаловаться кому хотите. А я поеду дальше, потому что в Норланде за оговор судят строже, чем за оплеухи пусть даже и настоящие.

      – Пойдёшь!

      – Не пойду! Ай, отпустите